§ 43. Присутствие, мирность и реальность
Вопрос о смысле бытия становится вообще возможен только если нечто подобное пониманию бытия есть. К бытийному образу сущего, которое мы именуем присутствием, принадлежит понимание бытия. Чем адекватнее и исходнее удастся экспликация этого сущего, тем увереннее придет к цели дальнейший ход разработки фундаментально-онтологической проблемы.
In our pursuit
of the tasks of a preparatory existential analytic of Dasein, there emerged an Interpretation of
understanding, meaning, and interpretation. Our analysis of Dasein's
disclosedness showed further that, with this disclosedness, Dasein,
in its basic state of Being-in-the-world, has been, revealed
equiprimordially with regard to the world, Being-in, and the Self.
Furthermore, in the factical disclosedness of the world, entities
within-the-world are discovered too. This implies that the Being of
these entities is always understood in a certain manner, even if it
is not conceived in a way which is appropriately ontological. To be
sure, the pre-ontological understanding of Being embraces all
entities which are essentially disclosed in Dasein; but the
understanding of Being has not yet Articulated itself in a way which
corresponds to the various modes of Being.
При разборе задач подготовительной экзистенциальной аналитики присутствия возникла интерпретация понимания, смысла и толкования. Анализ разомкнутости присутствия показал далее, что вместе с этой последней присутствие сообразно своему основоустройству бытия-в-мире раскрыто равноисходно в аспекте мира, бытия-в и самости. В фактичной разомкнутости мира открыто далее также и внутримирное сущее. Здесь заложено: бытие этого сущего известным образом всегда уже понято, хотя не осмыслено адекватно онтологически. Доонтологическая понятность бытия хотя и охватывает все сущее, сущностно разомкнутое в присутствии, но понимание бытия еще не артикулировало себя соответственно разным модусам бытия.
At the same time
our interpretation of understanding has shown that, in accordance
with its falling kind of Being, it has, proximally and for the most
part, diverted itself [sich . . . verlegt] into an
understanding of the 'world'. Even where the issue is not only one of
ontical experience but also one of ontological understanding, the
interpretation of Being takes its orientation in the first instance
from the Being of entities within-theworld. Thereby the Being of what
is proximally ready-to-hand gets passed over, and entities are first
conceived as a context of Things (res) which are
present-at-hand. "Being" acquires the meaning of
"Reality". Substantiality becomes the basic characteristic
of Being. Corresponding to this way in which the understanding of
Being has been diverted, even the ontological understanding of Dasein
moves into the horizon of this conception of Being. Like any other
entity, Dasein too is present-at-hand as Real. In this
way "Being in general" acquires the meaning of
"Reality". Accordingly the concept of Reality has a
peculiar priority in the ontological problematic. By this priority
the route to a genuine existential analytic of Dasein gets diverted,
and so too does our very view of the Being of what is proximally
ready-to-hand within-the-world. It finally forces the general
problematic of Being into a direction that lies off the course. The
other modes of Being become defined negatively and privatively with
regard to Reality.
Интерпретация понимания показала вместе с тем, что ближайшим образом и большей частью оно уже вложило себя в понимание «мира» соразмерно бытийному способу падения. Также и где дело идет не только об онтическом опыте, но об онтологическом понимании, толкование бытия берет ближайшим образом свой ориентир на внутримирное сущее. При этом, через бытие ближайше подручного перескакивают и в первую очередь осмысливают сущее как наличную взаимосвязь вещей (res). Бытие получает смысл реальности . Основоопределенностью бытия становится субстанциальность. Этому приложению бытийной понятливости отвечая, онтологическое понимание присутствия тоже вдвигается в горизонт этой концепции бытия. Присутствие тоже подобно другому сущему, реально налицо. Тогда и бытие вообще, получает смысл реальности. Понятие реальности имеет поэтому в онтологической проблематике своеобразный приоритет. Последний заслоняет путь к генуинной экзистенциальной аналитике присутствия, да даже уже и взгляд на бытие – внутримирно подручного. Он наконец толкает бытийную проблематику вообще в ложном направлении. Прочие модусы бытия негативно и привативно определяются в оглядке на реальность.
Thus not only
the analytic of Dasein but the working-out of the question of the
meaning of Being in general must be turned away from a one-sided
orientation with regard to Being in the sense of Reality. We must
demonstrate that Reality is not only one kind of Being among
others, but that ontologically it has a definite connection in its
foundations with Dasein, the world, and readiness-to-hand. To
demonstrate this we must discuss in principle the problem of
Reality, its conditions and its limits.
Потому не только аналитика присутствия, но разработка вопроса о смысле бытия вообще должна быть оторвана от односторонней ориентации на бытие в смысле реальности. Надо показать: реальность не только один бытийный род среди других, но стоит онтологически в определенной взаимосвязи фундирования с присутствием, миром и подручностью. Этот показ требует принципиального разбора проблемы реальности, ее условий и границ.
Under the
heading 'problem of Reality' various questions are clustered:
(1) whether any
entities which supposedly 'transcend our consciousness' are at all; (2) whether this Reality of
the 'external world' can be adequately proved; (3) how far
this entity, if it is Real, is to be known in its Being-in-itself; (4)
what the meaning of this entity, Reality, signifies in general. The
following discussion of the problem of Reality will treat three
topics with regard to the question of fundamental ontology: (a)
Reality as a problem of Being, and whether the 'external world' can
be proved; (b) Reality as an ontological problem; (c)
Reality and care.
Под титулом «проблема реальности» смешиваются разные вопросы:
(1) есть ли вообще сущее, предположительно «трансцендентное сознанию»;
(2) может ли эта реальность «внешнего мира» быть достаточно доказана;
(3) насколько это сущее, если оно реально есть, познаваемо в его по-себе-бытии;
(4) что вообще должен означать смысл этого сущего, реальности.
Нижеследующий разбор проблемы реальности трактует во внимании к фундаментально-онтологическому вопросу троякое:
а) реальность как проблема бытия и доказуемости «внешнего мира»,
б) реальность как онтологическая проблема,
в) реальность и забота.
(a) Reality as a problem of Being,
and whether the 'External World' can be Proved
Of these
questions about Reality, the one which comes first in order is the
ontological question of what "Reality" signifies in
general. But as long as a pure ontological problematic and
methodology was lacking, this question (if it was explicitly
formulated at all) was necessarily confounded with a discussion of
the 'problem of the external world'; for the analysis of Reality is
possible only on the basis of our having appropriate access to the
Real. But it has long been held that the way to grasp the Real is by
that kind of knowing which is characterized by beholding [das
anschauende Erkennen]. Such knowing 'is' as a way in which the
soul— or consciousness—behaves. In so far as Reality has the
character of something independent and "in itself", the
question of the meaning of "Reality" becomes linked with
that of whether the Real can be independent 'of consciousness' or
whether there can be a transcendence of consciousness into the
'sphere' of the Real. The possibility of an adequate ontological
analysis of Reality depends upon how far that of which the
Real is to be thus independent—how far that which is to be
transcended —has itself been clarified with regard
to its Being. Only thus can even the kind of Being which
belongs to transcendence be ontologically grasped. And finally we
must make sure what kind of primary access we have to the Real, by
deciding the question of whether knowing can take over this function
at all.
а) Реальность как проблема бытия и доказуемости «внешнего мира»
В порядке перечисленных вопросов о реальности онтологический, что вообще должна значить реальность, идет первым. Но пока чистая онтологическая проблематика и методика отсутствовала, этот вопрос, если вообще отчетливо ставился, неизбежно переплетался с выяснением «проблемы внешнего мира»; ибо анализ реальности возможен только на основе подобающего доступа к реальному. Способом же схватывания реального издавна считалось созерцающее познание. Последнее «есть» как поведение души, сознания. Поскольку к реальности принадлежит черта по-себе-бытия и независимости, с вопросом о смысле реальности сцеплен другой о возможной независимости реального «от сознания» соотв. о возможной трансценденции сознания в «сферу» реального. Возможность удовлетворительного онтологического анализа реальности зависит от того, насколько то, от чего должна быть независимость, что должно быть трансцендировано, само прояснено в аспекте своего бытия. Только так станет онтологически уловим также бытийный способ трансцендирования. И наконец, способ первичного подступа к реальному должен быть обеспечен в смысле решения вопроса, способно ли вообще познание взять на себя эту функцию.
These
investigations, which take precedence over any possible
ontological question about Reality, have been carried out in the
foregoing existential analytic. According to this analytic, knowing
is a founded mode of access to the Real. The Real is
essentially accessible only as entities within-theworld. All access
to such entities is founded ontologically upon the basic state of
Dasein, Being-in-the-world; and this in turn has care as its even
more primordial state of Being (ahead of itself—Being already in a
world —as Being alongside entities within-the-world).
Эти лежащие до возможного онтологического вопроса о реальности разыскания проведены в предыдущей экзистенциальной аналитике. Познание есть по ним фундированный модус подхода к реальному. Последнее, по сути доступно лишь как внутримирное сущее. Всякий подход к такому сущему онтологически фундирован в основоустройстве присутствия, бытии-в-мире. Оно имеет более исходное бытийное устройство заботы (вперед-себя – уже бытие в мире как бытие при внутримирном сущем).
The question of
whether there is a world at all and whether its Being can be proved, makes no sense if it is
raised by Dasein as Being-in-theworld; and who else would
raise it? Furthermore, it is encumbered with a double signification.
The world as the "wherein" [das Worin] of Beingin, and the
'world' as entities within-the-world (that in which [das Wobei] one
is concernfully absorbed) either have been confused or are not
distinguished at all. But the world is disclosed essentially along
with the Being of Dasein; with the disclosedness of the world,
the 'world' has in each case been discovered too. Of course entities
within-the-world in the sense of the Real as merely present-at-hand,
are the very things that can remain concealed. But even the Real can
be discovered only on the basis of a world which has already been
disclosed. And only on this basis can anything Real still remain
hidden. The question of the 'Reality' of the 'external world'
gets raised without any previous clarification of the phenomenon
of the world as such. Factically, the 'problem of the external
world' is constantly oriented with regard to entities
within-the-world (Things and Objects). So these discussions drift
along into a problematic which it is almost impossible to disentangle
ontologically.
Вопрос, есть ли вообще мир и может ли быть доказано его бытие, как вопрос, ставимый присутствием как бытием-в-мире а кто иначе его должен ставить? – бессмыслен. Сверх того он отягощен двузначностью. Мир как в-чем бытия-в и «мир» как внутримирное сущее, как во-что озаботившегося погружения свалены вместе, соотв. даже еще не различены. Мир однако сущностно разомкнут с бытием присутствия; с разомкнутостью мира «мир» всегда тоже уже раскрыт. Конечно, как раз внутримирное сущее в смысле реального, лишь наличного, может оставаться еще скрытым. Но раскрываемо реальное тоже лишь на основе разомкнутого мира. И лишь на этой основе реальное может оставаться еще потаено. Вопрос о «реальности» «внешнего мира» ставят без предшествующего прояснения феномена мира как такого. Фактически «проблема внешнего мира» постоянно ориентируется на внутримирное сущее (вещи и объекты). Так эти разборы загоняют в онтологически почти нерасплетаемую проблематику.
Kant's
'Refutation of Idealism' shows how intricate these questions are and how
what one wants to prove gets muddled with what one does prove and
with the means whereby the proof is carried out. Kant calls it 'a
scandal of philosophy and of human reason in general' that there is still no cogent proof for the
'Dasein of Things outside of us' which will do away with any
scepticism. He proposes such a proof himself, and indeed he does so
to provide grounds for his 'theorem' that 'The mere consciousness of
my own Dasein—a consciousness which, however, is empirical in
character—proves the Dasein of objects in the space outside of me.'
Сплетение вопросов, смешение того, что хотят доказать, с тем, что доказывают, и с тем, чем ведется доказательство, видно в «Опровержении идеализма» Канта. Кант называет «скандалом философии и общечеловеческого разума», что убедительного и сокрушающего всякий скепсис доказательства для «присутствия [Dasein] вещей вне нас» все еще нет. Сам он предлагает такое доказательство, а – именно как обоснование «теоремы»: «Простое, но эмпирически определенное сознание моего собственного присутствия доказывает присутствие предметов в пространстве вне меня».
We must in the
first instance note explicitly that Kant uses the term 'Dasein' to
designate that kind of Being which in the present investigation we
have called 'presence-at-hand'. 'Consciousness of my Dasein' means
for Kant a consciousness of 'my Being-present-at-hand in the sense of
Descartes. When Kant uses the term 'Dasein' he has in mind the
Beingpresent-at-hand of consciousness just as much as the
Being-present-athand of Things.
Сначала надо специально заметить, что Кант употребляет термин «присутствие» для обозначения способа бытия, в данном разыскании именуемого «наличностью». «Сознание моего присутствия» означает для Канта: сознание моего наличного бытия в декартовском смысле. Термин «присутствие» подразумевает тут равно наличествование сознания как и наличествование вещей.
The proof for
the 'Dasein of Things outside of me' is supported by the fact that
both change and performance belong, with equal primordiality, to the'
essence of time. My own Being-present-at-hand—that is, the
Being-present-at-hand of a multiplicity of representations, which has
been given in the inner sense—is a process of change which is
present-at-hand. To have a determinate temporal character
[Zeitbestimmtheit], however, presupposes something
present-at-hand which is permanent. But this cannot be 'in us', 'for
only through what is thus permanent can my Dasein in time be determined'. Thus if changes which are present-athand have
been posited empirically 'in me', it is necessary that along with
these something permanent which is present-at-hand should be posited
empirically 'outside of me'. What is thus permanent is the condition
which makes it possible for the changes 'in me' to be
present-at-hand. The experience of the Being-in-time of
representations posits something changing 'in me' and something
permanent 'outside of me', and it posits both with equal
primordiality.
Доказательство «присутствия вещей вне меня» опирается на то, что к существу времени равноисходно принадлежат изменение и устойчивость. Мое наличное бытие, т.е. данное во внутреннем чувстве наличие многосложности представлений, есть наличное изменение. А определенность временем предполагает нечто устойчиво наличное. Это последнее однако не может быть «в нас», «ибо как раз мое присутствие во времени только и может определиться через это устойчивое» С эмпирически положенной наличной переменой «во мне» поэтому необходимо эмпирически соположено наличное устойчивое «вне меня». Это устойчивое есть условие возможности наличествования перемены «во мне». Опыт во-времени-бытия моих представлений равноисходно полагает меняющееся «во мне» и устойчивое «вне меня».
Of course this
proof is not a causal inference and is therefore not encumbered with
the disadvantages which that would imply. Kant gives, as it were, an
'ontological proof' in terms of the idea of a temporal entity. It
seems at first as if Kant has given up the Cartesian approach of
positing a subject one can come across in isolation. But only in
semblance. That Kant demands any proof at all for the 'Dasein of
Things outside of me' shows already that he takes the subject—the
'in me'—as the startingpoint for this problematic. Moreover,
his proof itself is then carried through by starting with the
empirically given changes 'in me'. For only 'in me' is 'time'
experienced, and time carries the burden of the proof. Time provides
the basis for leaping off into what is 'outside of me' in the course
of the proof. Furthermore, Kant emphasizes that "The
problematical kind [of idealism], which merely alleges our inability
to prove by immediate experience that there is a Dasein outside of
our own, is reasonable and accords with a sound kind of philosophical
thinking: namely, to permit no decisive judgment until an adequate
proof has been found."
Это доказательство, конечно, не каузальное заключение и потому его неувязками не отягчено. Кант дает как бы «онтологическое доказательство» из идеи временно сущего. Сначала кажется, будто Кант отбросил Картезиев принцип изолированно обнаружимого субъекта. Но это лишь видимость. Что Кант вообще требует доказательства для «присутствия вещей вне меня», уже показывает, что он берет опорный пункт проблематики в субъекте, при его «во мне». Доказательство само ведь тоже ведется исходя из эмпирически данной перемены «во мне» Ибо только «во мне» есть опыт «времени», несущего доказательство. Время дает почву для доказывающего отскока во «вне меня». Сверх того Кант подчеркивает: «Проблематический[идеализм], выставляющий… только невозможность доказать присутствие помимо нашего через непосредственный опыт, разумен и сообразен основательному философскому образу мысли; именно, прежде чем найдено достаточное доказательство, не допускать никакого решающего суждения».
But even if the
ontical priority of the isolated subject and inner experience should
be given up, Descartes' position would still be retained
ontologically. What Kant proves—if we may suppose that his proof is
correct and correctly based—is that entities which are changing and
entities which are permanent are necessarily present-at-hand
together. But when two things which are present-at-hand are thus put
on the same level, this does not as yet mean that subject and Object
are present-athand together. And even if this were proved, what is
ontologically decisive would still be covered up—namely, the basic
state of the 'subject', Dasein, as Being-in-the-world. The
Being-present-at-hand-together of the physical and the psychical is
completely different onticaly and ontologicaly from the phenomenon of
Being-in-the-world.
Но даже если бы онтический примат изолированного субъекта и его внутреннего опыта был отброшен, онтологически позиция Декарта оставалась бы все же сохранной. Что доказывает Кант, однажды признав правомерность доказательства и его базы вообще, – это необходимое совместное наличие меняющегося и устойчивого сущего. Такая соупорядоченность двух наличных вовсе не означает однако еще совместного наличествования субъекта и объекта. И будь оно даже доказано, оставалось бы все еще скрыто онтологически решающее: основоустройство «субъекта», присутствия, как бытия-в-мире. Совместное наличествование физического и психического онтически и онтологически полностью отлично от феномена бытия-в-мире.
Kant presupposes
both the distinction between the 'in me' and the 'outside of me', and
also the connection between these; factically he is correct in
doing so, but he is incorrect from the standpoint of the tendency of
his proof. It has not been demonstrated that the sort of thing which
gets established about the Being-present-at-hand-together of the
changing and the permanent when one takes time as
one's clue, will also apply to the connection between the 'in me' and
the 'outside of me'. But if one were to see the whole distinction
between the 'inside' and the 'outside' and the whole connection
between them which Kant's proof presupposes, and if one were to have
an ontological conception of what has been presupposed in this
presupposition, then the possibility of holding that a proof of the
'Dasein of Things outside of me' is a necessary one which has yet to
be given [noch ausstchend], would collapse.
Различие и взаимосвязь этих «во мне» и «вне меня» Кант фактично по праву, в смысле же тенденции его доказательства неоправданно предполагает. Подобным же образом не доказано, что то, что относительно совместного наличия изменчивого и устойчивого выяснено по путеводной нити времени, подходит и для взаимосвязи этих «во мне» и «вне меня». Но будь предполагаемое в доказательстве целое различия и взаимосвязи «внутреннего» и внешнего увидено, будь онтологически осмыслено то, что предположено этим предположением, то рассыпалась бы возможность принимать доказательство для «присутствия вещей вне меня» за еще недостающее и необходимое.
The 'scandal of
philosophy' is not that this proof has yet to be given, but that such
proofs are expected and attempted again and again. Such
expectations, aims, and demands arise from an ontologically
inadequate way of starting with something of such a character
that independently of it and 'outside' of it a 'world'
is to be proved as present-at-hand. It is not that the proofs are
inadequate, but that the kind of Being of the entity which does the
proving and makes requests for proofs has not been made definite
enough. This is why a demonstration that two things which are
present-at-hand are necessarily present-at-hand together, can give
rise to the illusion that something has been proved, or even can be
proved, about Dasein as Being-in-the-world. If Dasein is understood
correctly, it defies such proofs, because, in its Being, it already
is what subsequent proofs deem necessary to demonstrate for it.
«Скандал в философии» состоит не в том, что этого доказательства до сих пор нет, но в том, что такие доказательства снова и снова ожидаются и предпринимаются. Подобные ожидания, намерения и требования вырастают из онтологически неудовлетворительного введения того, от чего независимым и «внеположным» «мир» должен быть доказан как наличный. Не доказательства неудовлетворительны, но бытийный образ доказывающего и доказательств ищущего сущего недоопределен. Оттого может возникать видимость, будто с демонстрацией необходимо совместного наличествования двух наличных о присутствии как бытии-в-мире что-то доказано или хотя бы доказуемо. Верно понятое присутствие противится таким доказательствам, потому что в своем бытии оно всегда уже есть то, что запоздалые доказательства почитают за необходимость ему впервые продемонстрировать.
If one were to
conclude that since the Being-present-at-hand of Things outside of us
is impossible to prove, it must therefore 'be taken merely on faith',
one would still fail to surmount this
perversion of the problem. The assumption would remain that at bottom
and ideally it must still be possible to carry out such a proof. This
inappropriate way of approaching the problem is still endorsed when
one restricts oneself to a 'faith in the Reality of the external
world', even if such a faith is explicitly 'acknowledged' as such.
Although one is not offering a stringent proof, one is still in
principle demanding a proof and trying to satisfy that demand.
Захоти кто из невозможности доказательств наличествования вещей вне нас заключить, что последнее надо поэтому просто «принимать на веру», извращение проблемы не было бы преодолено. Оставалось бы в силе предвзятое мнение, что в принципе и в идеале какое-то доказательство следовало бы уметь провести. Со сведением к «вере в реальность внешнего мира» неподобающая постановка проблемы утверждается и тогда, когда эту веру специально восстанавливают в ее особом «праве». В принципе опять требуют доказательства, хотя делается попытка удовлетворить ему на другом пути чем путь обязывающего довода.
Even if one should invoke the doctrine
that the subject must presuppose and indeed always does unconsciously
presuppose the presence-at-hand of the 'external world', one would
still be starting with the construct of an isolated subject. The
phenomenon of Being-in-the-world is something that one would no more
meet in this way than one would by demonstrating that the physical
and the psychical are present-at-hand together. With such
presuppositions, Dasein always comes 'too late'; for in so far as it
does this presupposing as an entity (and otherwise this would be
impossible), it is, as an entity, already in a world.
'Earlier' than any presupposition which Dasein makes, or any of its
ways of behaving, is the 'a priori' character of its state of
Being as one whose kind of Being is care.
Даже если бы кто захотел апеллировать к тому, что субъект должен заранее предполагать, а неосознанно всегда уже и предполагает наличие «внешнего мира», спорным оставалось бы конструктивное введение изолированного субъекта. Феномен бытия-в-мире был бы этим так же мало задет, как и демонстрацией совместного наличия физического и психического. Присутствие с подобными предпосылками всегда уже «опоздало», ибо, как сущее выдвигая эту предпосылку – а иначе она невозможна, – оно как сущее всегда уже существует в мире. «Раньше» всякого присутствиеразмерного предпосылания и поведения лежит «априори» бытийного устройства в бытийном образе заботы.
To have faith
in the Reality of the 'external world', whether rightly or wrongly;
to "prove" this Reality for it, whether adequately
or inadequately; to presuppose it, whether explicitly or
not—attempts such as these which have not mastered their own basis
with full transparency, presuppose a subject which is proximally
worldless or unsure of its world, and which must, at bottom,
first assure itself of a world. Thus from the very beginning,
Being-in-a-world is disposed to "take things" in some way
[Auffassen], to suppose, to be certain, to have faith—a way of
behaving which itself is always a founded mode of Being-in-the-world.
Верить в реальность «внешнего мира», по праву или без права, доказывать эту реальность, удовлетворительно или неудовлетворительно, ее предполагать, явно или нет, подобные попытки, не овладев в полной прозрачности своей же почвой, предполагают сначала безмирный соотв. неуверенный в своем мире субъект, который должен по сути сперва в мире удостовериться. Бытие-в-мире при этом с самого начала поставлено на восприятие, мнение, уверенность и веру, образ действий, сам всегда уже являющийся фундированным модусом бытия-в-мире.
The 'problem of Reality' in the sense of the question whether an external world is present-at-hand and whether such a world can be proved, turns out to be an impossible one, not because its consequences lead to inextricable impasses, but because the very entity which serves as its theme, is one which, as it were, repudiates any such formulation of the question. Our task is not to prove that an 'external world' is present-at-hand or to show how it is present-at-hand, but to point out why Dasein, as Being-inthe-world, has the tendency to bury the 'external world' in nullity 'epistemologically' before going on to prove it. The reason for this lies in Dasein's falling and in the way in which the primary understanding of Being has been diverted to Being as presence-at-hand—a diversion which is motivated by that falling itself. If one formulates the question 'critically' with such an ontological orientation, then what one finds present-athand as proximally and solely certain, is something merely 'inner'. After the primordial phenomenon of Being-in-the-world has been shattered, the isolated subject is all that remains, and this becomes the basis on which it gets joined together with a 'world'.
«Проблема реальности» в смысле вопроса, есть ли в наличии и доказуем ли внешний мир, обличает себя как невозможная, не потому что она в порядке следствия ведет к неразрешимым апориям, но потому что само сущее, стоящее в этой проблеме темой, подобную постановку вопроса как бы отклоняет. Доказательству не подлежит, что – и как – «внешний мир» наличен, но показать надо, почему присутствие как бытие-в-мире имеет тенденцию сначала «теоретико-познавательно» хоронить «внешний мир» в ничтожестве, чтобы лишь потом через доказательство заставить его воскреснуть. Основание тому лежит в падении присутствия и в мотивированном этим вложении первичной бытийной понятности в бытие как наличность. Если постановка вопроса при такой онтологической ориентации «критическая», то в качестве ближайше и единственно достоверно наличного она находит голое «внутреннее». После разгрома исходного феномена бытия-в-мире на основе сохранившегося остатка, изолированного субъекта, проводится его сопряжение с «миром».
In this investigation we cannot discuss at length the many attempts to solve the 'problem of Reality' which have been developed in various kinds of realism and idealism and in positions which mediate between them. Certainly a grain of genuine inquiry is to be found in each of these; but certain as this is, it would be just as perverse if one should want to achieve a tenable solution of the problem by reckoning up how much has been correct in each case. What is needed rather is the basic insight that while the different epistemological directions which have been pursued have not gone so very far off epistemologically, their neglect of any existential analytic of Dasein has kept them from obtaining any basis for a well secured phenomenal problematic. Nor is such a basis to be obtained by subsequently making phenomenological corrections on the concepts of subject and consciousness. Such a procedure would give no guarantee that the inappropriate formulation of the question would not continue to stand.
Многосложность попыток решения «проблемы реальности», выстраивавшихся разновидностями реализма и идеализма и их посредниками, не может пространно обсуждаться в настоящем разыскании. Насколько несомненно в каждом из них отыщется некое зерно аутентичного вопрошания, таким же извращением было бы, захоти кто добыть надежное решение проблемы через вычисление того, что в том или другом случае верно. Потребно наоборот принципиальное узрение, что разные теоретико-познавательные направления не столько промахиваются как теоретико-познавательные, но на основе упущения экзистенциальной аналитики присутствия вообще просто не достигают почвы для феноменально обеспеченной проблематики. Этой почвы не достичь и через добавочные феноменологические усовершенствования концепции субъекта и сознания Через то не гарантировано, что неподобающая постановка вопроса не останется все же на месте.
С присутствием как бытием-в-мире внутримирное сущее всегда уже разомкнуто. Это экзистенциально-онтологическое высказывание кажется совпадает с тезисом реализма, что внешний мир реально наличен. Поскольку в экзистенциальном высказывании наличествование внутримирного сущего не отрицается, оно по результату как бы доксографически – согласуется с тезисом реализма. Оно однако принципиально отличается от всякого реализма тем, что тот принимает реальность «мира» за требующую доказательства, но вместе с тем и за доказуемую. То и другое в экзистенциальном высказывании прямо отрицается. А что вполне отделяет его от реализма, это онтологическая непонятливость последнего. Пытается же ведь он объяснить реальность онтически через реальные отношения взаимодействия между реальным.
As compared with realism, idealism, no matter how contrary and untenable it may be in its results, has an advantage in principle, provided that it does not misunderstand itself as 'psychological' idealism. If idealism emphasizes that Being and Reality are only 'in the consciousness', this expresses an understanding of the fact that Being cannot be explained through entities. But as long as idealism fails to clarify What this very understanding of Being means ontologically, or how this understanding is possible, or that it belongs to Dasein's state of Being, the Interpretation of Reality which idealism constructs is an empty one. Yet the fact that Being cannot be explained through entities and that Reality is possible only in the understanding of Being, does not absolve us from inquiring into the Being of consciousness, of the res cogitans itself. If the idealist thesis is to be followed consistently, the ontological analysis of consciousness itself is prescribed as an inevitable prior task. Only because Being is 'in the consciousness'—that is to say, only because it is understandable in Dasein—can Dasein also understand and conceptualize such characteristics of Being as independence, the 'in-itself', and Reality in general. Only because of this are 'independent' entities, as encountered within-theworld, accessible to circumspection.
На фоне реализма идеализм, как он ни противоположен по результату и несостоятелен, имеет принципиальное преимущество, если не принимает себя ложно за «психологический» идеализм. Когда идеализм подчеркивает, что бытие и реальность есть только в сознании», то здесь приходит к выраженности понимание, что бытие необъяснимо через сущее. Поскольку однако остается не объяснено, что здесь происходит бытийное понимание, и что это бытийное понимание само онтологически значит, и как оно возможно, и что оно принадлежит к бытийному устройству присутствия, то он строит интерпретацию реальности в пустоте. Что бытие необъяснимо через сущее, а реальность возможна лишь в понятности бытия, не избавляет ведь от вопроса о бытии сознания, о самой res cogitans. Следствием идеалистического тезиса лежит намеченный, как необходимая предзадача, онтологический анализ самого сознания. Лишь поскольку бытие есть «в сознании», т.е. понимаемо в присутствии, присутствие способно понимать и конципировать также такие черты бытия как независимость, «по-себе», вообще реальность. Только поэтому «независимое» сущее как внутримирно встречающее доступно в усмотрении.
Если титул идеализма равнозначен пониманию того, что бытие никогда не объяснимо через сущее, но для любого сущего всегда уже «трансцендентально», то в идеализме лежит единственная и правильная возможность философской проблематики. Тогда Аристотель был не меньше идеалист чем Кант. Если идеализм означает редукцию всего сущего к субъекту или сознанию, которые отмечены только тем что остаются неопределенны в своем бытии и характеризуются предельно негативно как «невещные», то этот идеализм методически не менее наивен чем самый неотесанный реализм.
The 'problem of Reality' in the sense of the question whether an external world is present-at-hand and whether such a world can be proved, turns out to be an impossible one, not because its consequences lead to inextricable impasses, but because the very entity which serves as its theme, is one which, as it were, repudiates any such formulation of the question. Our task is not to prove that an 'external world' is present-at-hand or to show how it is present-at-hand, but to point out why Dasein, as Being-inthe-world, has the tendency to bury the 'external world' in nullity 'epistemologically' before going on to prove it. The reason for this lies in Dasein's falling and in the way in which the primary understanding of Being has been diverted to Being as presence-at-hand—a diversion which is motivated by that falling itself. If one formulates the question 'critically' with such an ontological orientation, then what one finds present-athand as proximally and solely certain, is something merely 'inner'. After the primordial phenomenon of Being-in-the-world has been shattered, the isolated subject is all that remains, and this becomes the basis on which it gets joined together with a 'world'.
«Проблема реальности» в смысле вопроса, есть ли в наличии и доказуем ли внешний мир, обличает себя как невозможная, не потому что она в порядке следствия ведет к неразрешимым апориям, но потому что само сущее, стоящее в этой проблеме темой, подобную постановку вопроса как бы отклоняет. Доказательству не подлежит, что – и как – «внешний мир» наличен, но показать надо, почему присутствие как бытие-в-мире имеет тенденцию сначала «теоретико-познавательно» хоронить «внешний мир» в ничтожестве, чтобы лишь потом через доказательство заставить его воскреснуть. Основание тому лежит в падении присутствия и в мотивированном этим вложении первичной бытийной понятности в бытие как наличность. Если постановка вопроса при такой онтологической ориентации «критическая», то в качестве ближайше и единственно достоверно наличного она находит голое «внутреннее». После разгрома исходного феномена бытия-в-мире на основе сохранившегося остатка, изолированного субъекта, проводится его сопряжение с «миром».
In this investigation we cannot discuss at length the many attempts to solve the 'problem of Reality' which have been developed in various kinds of realism and idealism and in positions which mediate between them. Certainly a grain of genuine inquiry is to be found in each of these; but certain as this is, it would be just as perverse if one should want to achieve a tenable solution of the problem by reckoning up how much has been correct in each case. What is needed rather is the basic insight that while the different epistemological directions which have been pursued have not gone so very far off epistemologically, their neglect of any existential analytic of Dasein has kept them from obtaining any basis for a well secured phenomenal problematic. Nor is such a basis to be obtained by subsequently making phenomenological corrections on the concepts of subject and consciousness. Such a procedure would give no guarantee that the inappropriate formulation of the question would not continue to stand.
Многосложность попыток решения «проблемы реальности», выстраивавшихся разновидностями реализма и идеализма и их посредниками, не может пространно обсуждаться в настоящем разыскании. Насколько несомненно в каждом из них отыщется некое зерно аутентичного вопрошания, таким же извращением было бы, захоти кто добыть надежное решение проблемы через вычисление того, что в том или другом случае верно. Потребно наоборот принципиальное узрение, что разные теоретико-познавательные направления не столько промахиваются как теоретико-познавательные, но на основе упущения экзистенциальной аналитики присутствия вообще просто не достигают почвы для феноменально обеспеченной проблематики. Этой почвы не достичь и через добавочные феноменологические усовершенствования концепции субъекта и сознания Через то не гарантировано, что неподобающая постановка вопроса не останется все же на месте.
Along with Dasein as Being-in-the-world,
entities within-the-world have in each case already been disclosed. This
existential-ontological assertion seems to accord with the thesis of realism
that the external world is Really present-at-hand. In so far as this
existential assertion does not deny that entities within-the-world are
present-at-hand, it agrees— doxographically, as it were—with the thesis of
realism in its results. But it differs in principle from every kind of realism;
for realism holds that. the Reality of the 'world' not only needs to be proved
but also is capable of proof. In the existential assertion both of these
positions are directly negated. But what distinguishes this assertion from
realism altogether, is the fact that in realism there is a lack of ontological
understanding. Indeed realism tries to explain Reality ontically by Real
connections of interaction between things that are Real.
С присутствием как бытием-в-мире внутримирное сущее всегда уже разомкнуто. Это экзистенциально-онтологическое высказывание кажется совпадает с тезисом реализма, что внешний мир реально наличен. Поскольку в экзистенциальном высказывании наличествование внутримирного сущего не отрицается, оно по результату как бы доксографически – согласуется с тезисом реализма. Оно однако принципиально отличается от всякого реализма тем, что тот принимает реальность «мира» за требующую доказательства, но вместе с тем и за доказуемую. То и другое в экзистенциальном высказывании прямо отрицается. А что вполне отделяет его от реализма, это онтологическая непонятливость последнего. Пытается же ведь он объяснить реальность онтически через реальные отношения взаимодействия между реальным.
As compared with realism, idealism, no matter how contrary and untenable it may be in its results, has an advantage in principle, provided that it does not misunderstand itself as 'psychological' idealism. If idealism emphasizes that Being and Reality are only 'in the consciousness', this expresses an understanding of the fact that Being cannot be explained through entities. But as long as idealism fails to clarify What this very understanding of Being means ontologically, or how this understanding is possible, or that it belongs to Dasein's state of Being, the Interpretation of Reality which idealism constructs is an empty one. Yet the fact that Being cannot be explained through entities and that Reality is possible only in the understanding of Being, does not absolve us from inquiring into the Being of consciousness, of the res cogitans itself. If the idealist thesis is to be followed consistently, the ontological analysis of consciousness itself is prescribed as an inevitable prior task. Only because Being is 'in the consciousness'—that is to say, only because it is understandable in Dasein—can Dasein also understand and conceptualize such characteristics of Being as independence, the 'in-itself', and Reality in general. Only because of this are 'independent' entities, as encountered within-theworld, accessible to circumspection.
На фоне реализма идеализм, как он ни противоположен по результату и несостоятелен, имеет принципиальное преимущество, если не принимает себя ложно за «психологический» идеализм. Когда идеализм подчеркивает, что бытие и реальность есть только в сознании», то здесь приходит к выраженности понимание, что бытие необъяснимо через сущее. Поскольку однако остается не объяснено, что здесь происходит бытийное понимание, и что это бытийное понимание само онтологически значит, и как оно возможно, и что оно принадлежит к бытийному устройству присутствия, то он строит интерпретацию реальности в пустоте. Что бытие необъяснимо через сущее, а реальность возможна лишь в понятности бытия, не избавляет ведь от вопроса о бытии сознания, о самой res cogitans. Следствием идеалистического тезиса лежит намеченный, как необходимая предзадача, онтологический анализ самого сознания. Лишь поскольку бытие есть «в сознании», т.е. понимаемо в присутствии, присутствие способно понимать и конципировать также такие черты бытия как независимость, «по-себе», вообще реальность. Только поэтому «независимое» сущее как внутримирно встречающее доступно в усмотрении.
If what the term "idealism" says,
amounts to the understanding that Being can never be explained by entities but
is already that which is 'transcendental' for every entity, then idealism
affords the only correct possibility for a philosophical problematic. If so,
Aristotle was no less an idealist than Kant. But if "idealism"
signifies tracing back every entity to a subject or consciousness whose sole
distinguishing features are that it remains indefinite in its Being and is best
characterized negatively as 'un-Thing-like', then this idealism is no less
naïve in its method than the most grossly militant realism.
Если титул идеализма равнозначен пониманию того, что бытие никогда не объяснимо через сущее, но для любого сущего всегда уже «трансцендентально», то в идеализме лежит единственная и правильная возможность философской проблематики. Тогда Аристотель был не меньше идеалист чем Кант. Если идеализм означает редукцию всего сущего к субъекту или сознанию, которые отмечены только тем что остаются неопределенны в своем бытии и характеризуются предельно негативно как «невещные», то этот идеализм методически не менее наивен чем самый неотесанный реализм.
It is still possible
that one may give the problematic of Reality priority over any
orientation in terms of 'standpoints' by maintaining the thesis that every
subject is what it is only for an Object, and vice versa. But in this
formal approach the terms thus correlated—like the correlation itself —remain
ontologically indefinite. At the bottom, however, the whole correlation
necessarily gets thought of as 'somehow' being, and must therefore be
thought of with regard to some definite idea of Being. Of course, if the
existential-ontological basis has been made secure beforehand by exhibiting
Being-in-the-world, then this correlation is one that we can know later as a
formalized relation, ontologically undifferentiated.
Остается еще возможность расположить проблематику реальности до всякой «точкозренческой» ориентации тезисом: всякий субъект есть, что он есть, только для объекта и наоборот. Но в этой формальной постановке члены корреляции оказываются наравне с ней самой онтологически не определены. По сути же целое корреляции необходимо мыслится как «неким образом» существующее, стало быть в ориентации на определенную идею бытия. Конечно, если до того экзистенциально-онтологическая почва обеспечена выявлением бытия-в-мире, то задним числом в названной корреляции можно опознать формализованное, онтологически индифферентное отношение.
Our discussion of the unexpressed presuppositions of attempts to solve the problem of Reality in ways which are just 'epistemological', shows that this problem must be taken back, as an ontological one, into the existential analytic of Dasein.
Обсуждение невысказанных предпосылок всех попыток чисто «теоретико-познавательного» решения проблемы реальности показывает, что она должна войти в экзистенциальную аналитику присутствия как онтологическая проблема.
If the term
"Reality" is meant to stand for the Being of entities presentat-hand
within-the-world (res) (and nothing else is understood thereby), then
when it comes to analysing this mode of Being, this signifies that entities within-the-world
are ontologically conceivable only if the phenomenon of within-the-world-ness
has been clarified. But within-the-worldness is based upon the phenomenon of
the world, which, for its part, as an essential item in the structure of
Being-in-the-world, belongs to the basic constitution of Dasein. Being-in-the-world,
in turn, is bound up ontologically in the structural totality of Dasein's
Being, and we have characterized care as such a totality. But in this way we
have marked out the foundations and the horizons which must be clarified if an
analysis of Reality is to be possible. Only in this connection, moreover, does
the character of the "in-itself" become ontologically intelligible.
By taking our orientation from this context of problems, we have in our earlier
analyses Interpreted the Being of entities within-the-world.
б) Реальность как онтологическая проблема
Если титул реальность подразумевает бытие внутримирно наличного сущего (res) – а ничего иного под ним не понимают, – то для анализа его бытийного модуса это значит: внутримирное сущее онтологически может быть понято только если прояснен феномен внутримирности. А последняя основана в феномене мира, в свою очередь принадлежащего как сущностный структурный момент бытия-в-мире к основоустройству присутствия. Бытие-в-мире опять же онтологически закреплено в структурной целости бытия присутствия, в качестве каковой была характеризована забота. Тем самым однако обозначены фундаменты и горизонты, уяснение которых впервые делает возможным анализ реальности. Лишь в этой взаимосвязи становится понятен и характер ее по-себе. Бытие внутримирного сущего интерпретировалось в предыдущих анализах из ориентации на эту проблемную взаимосвязь.
Правда, в известных границах феноменологическая характеристика реальности реального может быть дана уже и без специальной экзистенциально-онтологической базы. Это попытался сделать Дильтей в вышеназванном трактате. Опыт реального берется в импульсе и воле. Реальность есть сопротивление, точнее сопротивляемость. В аналитической разработке феномена сопротивления позитивное названного трактата, и здесь же лучшее конкретное подкрепление идеи «описывающей и расчленяющей психологии». Правильное развертывание достижений анализа феномена сопротивления сковывается однако теоретико-познавательной проблематикой реальности. «Принцип феноменальности» не позволяет Дильтею прийти к онтологической интерпретации бытия сознания. «Воля и ее торможение выступают внутри одного и того же сознания» Бытийный способ «выступания», бытийный смысл «внутри», бытийное отношение сознания к самому реальному, все это требует онтологического определения. Что оно отсутствует, связано в конечном счете с тем, что Дильтей позволил «жизни», «за» которую, конечно, заглянуть невозможно, пребывать в онтологической индифферентности. Онтологическая интерпретация присутствия не означает однако онтического заглядывания за него в какое-то другое сущее. Что теоретико-познавательно Дильтей был опровергнут, не должно удерживать от того, чтобы сделать плодотворным позитивное в его анализах, оставшееся при этих опровержениях как раз не понято.
Так недавно Шелер принял дильтеевскую интерпретацию реальности. Он представитель «волюнтативной теории присутствия». Присутствие тут понимается в кантовском смысле как наличность. «Бытие предметов непосредственно дано лишь в отнесении к порыву и воле». Шелер не только подчеркивает подобно Дильтею, что реальность никогда не дана первично в мышлении и постижении, он прежде всего указывает и на то, что познание само опять же не есть суждение и что знание есть «бытийное отношение».
В принципе и об этой теории значимо то, что уже пришлось сказать об онтологической неопределенности оснований у Дильтея. Онтологический фундаментальный анализ «жизни» нельзя вклинивать и задним числом как подпорку. Он несет на себе и обусловливает анализ реальности, полную экспликацию сопротивляемости и ее феноменальных предпосылок. Сопротивление встречает в непроходимости, как помеха воле-к-преодолению. А с нею уже разомкнуто нечто, на что порыв и воля замахнулись. Онтическую неопределенность этого «на-что» нельзя однако упускать или тем более принимать за ничто. Замах на…, натыкающийся и единственно способный «наткнуться» на препятствие, сам уже есть при некой целости имения-дела. А ее открытость основана в разомкнутости отсылающего целого значимости. Опыт сопротивления, т.е. соразмерное стремлению открытие сопротивляющегося, онтологически возможен только на основе разомкнутости мира. Сопротивляемость характеризует бытие внутримирно сущего. Опыты сопротивления лишь фактично определяют широту и направление раскрытия внутримирно встречного сущего. Их суммирование не впервые вводит разомкнутость мира, но ее предполагает. «Со-против» и «против» в их онтологической возможности несомыразомкнутым бытием-в-мире.
Nor is resistance experienced in a drive or will which 'emerges' in its own right. These both turn out to be modifications of care. Only entities with this kind of Being can come up against something resistant as something within-the-world. So if "Reality" gets defined as "the character of resisting", we must notice two things: first, that this is only one character of Reality among others; second, that the character of resisting presupposes necessarily a world which has already been disclosed. Resistance characterizes the 'external world' in the sense of entities within-the-world, but never in the sense of the world itself. 'Consciousness of Reality' is itself a way of Being-in-the-world. Every 'problematic of the external world' comes back necessarily to this basic existential phenomenon.
Сопротивление испытывает и не некий сам по себе «выступающий» порыв, или воление. Последние оказываются модификациями заботы. Только сущее этого бытийного рода способно наткнуться на противящееся как внутримирное. Так что если реальность определяется через сопротивляемость, то остается принять во внимание двоякое: во-первых это касается только одной черты реальности среди прочих, во-вторых для сопротивляемости необходимо предположен уже разомкнутый мир. Сопротивление характеризует «внешний мир» в смысле внутримирного сущего, но никогда не в смысле мира. «Сознание реальности» само есть некий способ бытия-в-мире. К этому экзистенциальному основофеномену необходимо восходит вся «проблематика внешнего мира».
Будь «cogito sum» взято началом экзистенциальной аналитики присутствия, это потребовало бы не только перевертывания, но и новой онтологически-феноменальной выверки его содержания. Первое высказывание тогда: «sum», а именно в смысле: я-есмь-в-некоем-мире. Будучи так сущим, «я есмь» в возможности бытия к «разным поведениям (cogitationes) как образам бытия при внутримирном сущем. Декарт напротив говорит: cogitationes наличны, в них налично и некое ego как безмирное res cogitans.
Реальность в порядке взаимосвязей онтологического фундирования и возможного категориального и экзистенциального выявления отсылает назад к феномену заботы. Что реальность онтологически основана в бытии присутствия, не может значить, что реальное способно существовать как то, что оно есть по себе самому, только когда и пока экзистирует присутствие.
Остается еще возможность расположить проблематику реальности до всякой «точкозренческой» ориентации тезисом: всякий субъект есть, что он есть, только для объекта и наоборот. Но в этой формальной постановке члены корреляции оказываются наравне с ней самой онтологически не определены. По сути же целое корреляции необходимо мыслится как «неким образом» существующее, стало быть в ориентации на определенную идею бытия. Конечно, если до того экзистенциально-онтологическая почва обеспечена выявлением бытия-в-мире, то задним числом в названной корреляции можно опознать формализованное, онтологически индифферентное отношение.
Our discussion of the unexpressed presuppositions of attempts to solve the problem of Reality in ways which are just 'epistemological', shows that this problem must be taken back, as an ontological one, into the existential analytic of Dasein.
Обсуждение невысказанных предпосылок всех попыток чисто «теоретико-познавательного» решения проблемы реальности показывает, что она должна войти в экзистенциальную аналитику присутствия как онтологическая проблема.
(b) Reality as an Ontological Problem
б) Реальность как онтологическая проблема
Если титул реальность подразумевает бытие внутримирно наличного сущего (res) – а ничего иного под ним не понимают, – то для анализа его бытийного модуса это значит: внутримирное сущее онтологически может быть понято только если прояснен феномен внутримирности. А последняя основана в феномене мира, в свою очередь принадлежащего как сущностный структурный момент бытия-в-мире к основоустройству присутствия. Бытие-в-мире опять же онтологически закреплено в структурной целости бытия присутствия, в качестве каковой была характеризована забота. Тем самым однако обозначены фундаменты и горизонты, уяснение которых впервые делает возможным анализ реальности. Лишь в этой взаимосвязи становится понятен и характер ее по-себе. Бытие внутримирного сущего интерпретировалось в предыдущих анализах из ориентации на эту проблемную взаимосвязь.
To be sure, the Reality of the Real can be
characterized phenomenologically within certain limits without any explicit
existential-ontological basis. This is what Dilthey has attempted in the
article mentioned above. He holds that the Real gets experienced in impulse and
will, and that Reality is resistance, or, more exactly, the character of
resisting. He then works out the phenomenon of resistance analytically. This is the
positive contribution of his article, and provides the best concrete
substantiation for his idea of a
'psychology which both describes and dissects'. But he is kept from working out
the analysis of this phenomenon correctly by the epistemological problematic of
Reality. The 'principle of phenomenality' does not enable him to come to an
ontological Interpretation of the Being of consciousness. 'Within the same
consciousness,' he writes, 'the will and its inhibition emerge.' What kind of Being belongs to this 'emerging'? What is the meaning of the
Being of the 'within'? What relationship-ofBeing does consciousness bear to the
Real itself? All this must be determined ontologically. That this has not been
done, depends ultimately on the fact that Dilthey has left 'life' standing in
such a manner that it is ontologically undifferentiated; and of course 'life'
is something which one cannot go back 'behind'. But to Interpret Dasein
ontologically does not signify that we must go back ontically to some other
entity. The fact that Dilthey has been refuted epistemologically cannot prevent
us from making fruitful use of what is positive in his analyses—the very thing
that has not been understood in such refutations.
Правда, в известных границах феноменологическая характеристика реальности реального может быть дана уже и без специальной экзистенциально-онтологической базы. Это попытался сделать Дильтей в вышеназванном трактате. Опыт реального берется в импульсе и воле. Реальность есть сопротивление, точнее сопротивляемость. В аналитической разработке феномена сопротивления позитивное названного трактата, и здесь же лучшее конкретное подкрепление идеи «описывающей и расчленяющей психологии». Правильное развертывание достижений анализа феномена сопротивления сковывается однако теоретико-познавательной проблематикой реальности. «Принцип феноменальности» не позволяет Дильтею прийти к онтологической интерпретации бытия сознания. «Воля и ее торможение выступают внутри одного и того же сознания» Бытийный способ «выступания», бытийный смысл «внутри», бытийное отношение сознания к самому реальному, все это требует онтологического определения. Что оно отсутствует, связано в конечном счете с тем, что Дильтей позволил «жизни», «за» которую, конечно, заглянуть невозможно, пребывать в онтологической индифферентности. Онтологическая интерпретация присутствия не означает однако онтического заглядывания за него в какое-то другое сущее. Что теоретико-познавательно Дильтей был опровергнут, не должно удерживать от того, чтобы сделать плодотворным позитивное в его анализах, оставшееся при этих опровержениях как раз не понято.
Thus Scheler has recently taken up Dilthey's
Interpretation of Reality. He stands for a 'voluntative theory of Dasein'. Here "Dasein" is
understood in the Kantian sense as Being-present-at-hand. The 'Being of objects
is given immediately only in the way it is related to drive and will'. Scheler
not only emphasizes, as does Dilthey, that Reality is never primarily given in
thinking and apprehending; he also points out particularly that cognition
[Erkennen] itself is not judgment, and that knowing [Wissen] is a 'relationship
of Being'.
Так недавно Шелер принял дильтеевскую интерпретацию реальности. Он представитель «волюнтативной теории присутствия». Присутствие тут понимается в кантовском смысле как наличность. «Бытие предметов непосредственно дано лишь в отнесении к порыву и воле». Шелер не только подчеркивает подобно Дильтею, что реальность никогда не дана первично в мышлении и постижении, он прежде всего указывает и на то, что познание само опять же не есть суждение и что знание есть «бытийное отношение».
What we have already said about the ontological
indefiniteness of Dilthey's foundations holds in principle for this theory too.
Nor can the fundamental ontological analysis of 'life' be slipped in afterwards
as a substructure. Such a fundamental analysis provides the supporting
conditions for the analysis of Reality—for the entire explication of the
character of resisting and its phenomenal presuppositions. Resistance is
encountered in a not-coming-through, and it is encountered as a hindrance to
willing to come through. With such willing, however, something must already
have been disclosed which one's drive and one's will are out for. But
what they are out for is ontically indefinite, and this indefiniteness must not
be overlooked ontologically or taken as if it were nothing. When
Being-out-for-something comes up against resistance, and can do nothing but
'come up against it', it is itself already alongside a totality of
involvements. But the fact that this totality has been discovered is grounded
in the disclosedness of the referential totality of significance. The
experiencing of resistance—that is, the discovery of what is resistant to one's
endeavours—is possible ontologically only by reason of the disclosedness of the
world. The character of resisting is one that belongs to entities
with-the-world. Factically, experiences of resistance determine only the extent
and the direction in which entities encountered within-the-world are
discovered. The summation of such experiences does not introduce the disclosure
of the world for the first time, but presupposes it. The 'against' and the
'counter to' as ontological possibilities, are supported by disclosed
Being-in-the-world.
В принципе и об этой теории значимо то, что уже пришлось сказать об онтологической неопределенности оснований у Дильтея. Онтологический фундаментальный анализ «жизни» нельзя вклинивать и задним числом как подпорку. Он несет на себе и обусловливает анализ реальности, полную экспликацию сопротивляемости и ее феноменальных предпосылок. Сопротивление встречает в непроходимости, как помеха воле-к-преодолению. А с нею уже разомкнуто нечто, на что порыв и воля замахнулись. Онтическую неопределенность этого «на-что» нельзя однако упускать или тем более принимать за ничто. Замах на…, натыкающийся и единственно способный «наткнуться» на препятствие, сам уже есть при некой целости имения-дела. А ее открытость основана в разомкнутости отсылающего целого значимости. Опыт сопротивления, т.е. соразмерное стремлению открытие сопротивляющегося, онтологически возможен только на основе разомкнутости мира. Сопротивляемость характеризует бытие внутримирно сущего. Опыты сопротивления лишь фактично определяют широту и направление раскрытия внутримирно встречного сущего. Их суммирование не впервые вводит разомкнутость мира, но ее предполагает. «Со-против» и «против» в их онтологической возможности несомыразомкнутым бытием-в-мире.
Nor is resistance experienced in a drive or will which 'emerges' in its own right. These both turn out to be modifications of care. Only entities with this kind of Being can come up against something resistant as something within-the-world. So if "Reality" gets defined as "the character of resisting", we must notice two things: first, that this is only one character of Reality among others; second, that the character of resisting presupposes necessarily a world which has already been disclosed. Resistance characterizes the 'external world' in the sense of entities within-the-world, but never in the sense of the world itself. 'Consciousness of Reality' is itself a way of Being-in-the-world. Every 'problematic of the external world' comes back necessarily to this basic existential phenomenon.
Сопротивление испытывает и не некий сам по себе «выступающий» порыв, или воление. Последние оказываются модификациями заботы. Только сущее этого бытийного рода способно наткнуться на противящееся как внутримирное. Так что если реальность определяется через сопротивляемость, то остается принять во внимание двоякое: во-первых это касается только одной черты реальности среди прочих, во-вторых для сопротивляемости необходимо предположен уже разомкнутый мир. Сопротивление характеризует «внешний мир» в смысле внутримирного сущего, но никогда не в смысле мира. «Сознание реальности» само есть некий способ бытия-в-мире. К этому экзистенциальному основофеномену необходимо восходит вся «проблематика внешнего мира».
If the 'cogito sum' is to serve as the
point of departure for the existential analytic of Dasein, then it needs to be
turned around, and furthermore its content needs new ontologico-phenomenal
confirmation. The 'sum' is then asserted first, and indeed in the sense
that "I am in a world". As such an entity, 'I am' in the possibility
of Being towards various ways of comporting myself—namely, cogitationes—as
ways of Being alongside entities withinthe-world. Descartes, on the contrary,
says that cogitationes are present-athand, and that in these an ego is
present-at-hand too as a worldless res cogitans.
Будь «cogito sum» взято началом экзистенциальной аналитики присутствия, это потребовало бы не только перевертывания, но и новой онтологически-феноменальной выверки его содержания. Первое высказывание тогда: «sum», а именно в смысле: я-есмь-в-некоем-мире. Будучи так сущим, «я есмь» в возможности бытия к «разным поведениям (cogitationes) как образам бытия при внутримирном сущем. Декарт напротив говорит: cogitationes наличны, в них налично и некое ego как безмирное res cogitans.
(c) Reality and Care
"Reality",
as an ontological term, is one which we have related to entities
within-the-world. If it serves to designate this kind of Being in
general, then readiness-to-hand and presence-at-hand function as
modes of Reality. If, however, one lets this word have its
traditional signification, then it stands for Being in the sense of
the pure presence-at-hand of Things. But not all presence-at-hand is
the presence-at-hand of Things. The 'Nature' by which we are
'surrounded' is, of course, an entity withinthe-world; but the kind
of Being which it shows belongs neither to the ready-to-hand nor to
what is present-at-hand as 'Things of Nature'. No matter how this
Being of 'Nature' may be Interpreted, all the modes of Being
of entities within-the-world are founded ontologically upon the
worldhood of the world, and accordingly upon the phenomenon of
Beingin-the world. From this there arises the insight that among the
modes of Being of
entities within-the-world, Reality has no priority, and that Reality
is a kind of Being which cannot even characterize anything like the
world or Dasein in a way which is ontologically appropriate.
в) Реальность и забота
Реальность как онтологический титул относится к внутримирному сущему. Если он служит для обозначения этого способа бытия вообще, то подручность и наличность служат модусами реальности. Если же этому слову оставляют его традиционное значение, то оно подразумевает бытие в смысле чистой вещеналичности. Но не всякая наличность есть вещеналичность. «Природа», «объемлющая» нас, есть правда внутримирное сущее, но не являет бытийного образа ни подручности ни наличности по способу «природной вещности». Как ни интерпретировать это бытие «природы», все бытийные модусы внутримирного сущего онтологически фундированы в мирности мира и тем самым в феномене бытия-в-мире. Отсюда возникает уразумение: ни внутри бытийных модусов внутримирного сущего реальность не имеет приоритета, ни тем более этот бытийный род не способен подобающе характеризовать ничего подобного миру и присутствию.
In the order of the ways in which
things are connected in their ontological foundations and in the
order of any possible categorial and existential demonstration,
Reality is referred back to the phenomenon of care. But the
fact that Reality is ontologically grounded in the Being of Dasein,
does not signify that only when Dasein exists and as long as Dasein
exists, can the Real be as that which in itself it is.
Реальность в порядке взаимосвязей онтологического фундирования и возможного категориального и экзистенциального выявления отсылает назад к феномену заботы. Что реальность онтологически основана в бытии присутствия, не может значить, что реальное способно существовать как то, что оно есть по себе самому, только когда и пока экзистирует присутствие.
Of course only
as long as Dasein is (that is, only as long as an
understanding of Being is ontically possible), 'is there' Being. ["gibt es" Sein.' In
his letter Über den Humanismus (Klostermann, Frankfurt A.M.,
n.d., p. 22, reprinted from Platons Lehre von der Wahrheit,
Francke A. G., Bern, 1947), Heidegger insists that the expression 'es
gibt' is here used deliberately, and should be taken literally as
'it gives'. He writes: 'For the "it" which here "gives"
is Being itself. The "gives", however, designates the
essence of Being, which gives and which confers its truth.' He adds
that the 'es gibt' is used to avoid writing that 'Being is', for the
verb 'is' is appropriate to entities but not to Being itself.]When Dasein does not exist, 'independence' 'is'
not either, nor 'is' the 'in-itself'. In such a case this sort of
thing can be neither understood nor not understood. In such a case
even entities within-the-world can neither be discovered nor lie
hidden. In such a case it cannot be said that entities are,
nor can it be said that they are not. But now, as long as
there is an understanding of Being and therefore an understanding of
presence-at-hand, it can indeed be said that in this case
entities Will still continue to be.
Конечно, лишь пока присутствие, т.е. онтическая возможность бытийной понятности, есть, бытие «имеет место». Если присутствие не экзистирует, то «нет» также «независимости» и «нет» также «по-себе». Подобное тогда ни понимаемо ни непонимаемо. Тогда внутримирное сущее тоже и не может быть раскрыто и не способно лежать в потаенности. Тогда нельзя сказать ни что сущее есть ни что оно не существует. Это теперь, пока есть бытийная понятность и тем самым понимание наличности, можно конечно сказать, что тогда сущее будет еще и дальше быть.
As we have noted, Being (not entities) is dependent upon the understanding of Being; that is to say, Reality (not the Real) is dependent upon care. By this dependency our further analytic of Dasein is held secure in. the face of an uncritical Interpretation which nevertheless keeps urging itself upon us—an Interpretation in which the idea of Reality is taken as the clue to Dasein. Only if we take our orientation from existentiality as Interpreted in an ontologically positive manner, can we have any guarantee that in the factical course of the analysis of 'consciousness' or of 'life', some sense of "Reality" does not get made basic, even if it is one which has not been further differentiated.
Отмеченная зависимость бытия, не сущего, от бытийной понятливости, т.е. зависимость реальности, не реального, от заботы, охранит дальнейшую аналитику присутствия от некритической, но снова и снова навязывающейся интерпретации присутствия по путеводной нити идеи реальности. Только ориентация на онтологически позитивно интерпретированную экзистенциальность дает гарантию, что в фактичном ходе анализа «сознания», «жизни» в основу все-таки не будет положен какой-то, пусть индифферентный, смысл реальности.
As we have noted, Being (not entities) is dependent upon the understanding of Being; that is to say, Reality (not the Real) is dependent upon care. By this dependency our further analytic of Dasein is held secure in. the face of an uncritical Interpretation which nevertheless keeps urging itself upon us—an Interpretation in which the idea of Reality is taken as the clue to Dasein. Only if we take our orientation from existentiality as Interpreted in an ontologically positive manner, can we have any guarantee that in the factical course of the analysis of 'consciousness' or of 'life', some sense of "Reality" does not get made basic, even if it is one which has not been further differentiated.
Отмеченная зависимость бытия, не сущего, от бытийной понятливости, т.е. зависимость реальности, не реального, от заботы, охранит дальнейшую аналитику присутствия от некритической, но снова и снова навязывающейся интерпретации присутствия по путеводной нити идеи реальности. Только ориентация на онтологически позитивно интерпретированную экзистенциальность дает гарантию, что в фактичном ходе анализа «сознания», «жизни» в основу все-таки не будет положен какой-то, пусть индифферентный, смысл реальности.
Entities with
Dasein's kind of Being cannot be conceived in terms of Reality and
substantiality; we have expressed this by the thesis that the
substance of man is existence. Yet if we have Interpreted
existentiality as care, and distinguished this from Reality, this
does not signify that our existential analytic is at an end; we have
merely allowed the intricate problems of the question of Being and
its possible modes, and the question of the meaning of such
modifications, to emerge more sharply: only if the understanding of
Being is, do entities as entities become accessible; only if entities are of
Dasein's kind of Being is the understanding of Being possible as an
entity.
Что сущее бытийного рода присутствия не может быть осмыслено из реальности и субстанциальности, мы выразили тезисом: субстанция человека есть экзистенция. Интерпретация экзистенциальности как заботы и отграничение последней от реальности не означают однако конца экзистенциальной аналитики, но лишь помогают четче проступить проблемным узлам в вопросе о бытии и его возможных модусах и о смысле таких модификаций: лишь когда бытийная понятность есть, сущее становится доступно как сущее; лишь когда есть сущее в бытийном роде присутствия, бытийная понятность как сущее возможна.