I
Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He Is Dead,
Put crêpe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.
He was my North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last for ever: I was wrong.
The stars are not wanted now: put out every one;
Pack up the moon and dismantle the sun;
Pour away the ocean and sweep up the wood.
For nothing now can ever come to any good.
II
O the valley in the summer where I and my John
Beside the deep river would walk on and on
While the flowers at our feet and the birds up above
Argued so sweetly on reciprocal love,
And I leaned on his shoulder; 'O Johnny, let's play':
But he frowned like thunder and he went away.
O that Friday near Christmas as I well recall
When we went to the Charity Matinee Ball,
The floor was so smooth and the band was so loud
And Johnny so handsome I felt so proud;
'Squeeze me tighter, dear Johnny, let's dance till it's day':
But he frowned like thunder and he went away.
Shall I ever forget at the Grand Opera
When music poured out of each wonderful star?
Diamonds and pearls they hung dazzling down
Over each silver and golden silk gown;
'O John I'm in heaven,' I whispered to say:
But he frowned like thunder and he went away.
O but he was fair as a garden in flower,
As slender and tall as the great Eiffel Tower,
When the waltz throbbed out on the long promenade
O his eyes and his smile they went straight to my heart;
'O marry me, Johnny, I'll love and obey':
But he frowned like thunder and he went away.
O last night I dreamed of you, Johnny, my lover,
You'd the sun on one arm and the moon on the other,
The sea it was blue and the grass it was green,
Every star rattled a round tambourine;
Ten thousand miles deep in a pit there I lay:
But you frowned like thunder and you went away.
I
Остановите маятники. Кто поближе — брось
Псу, чтоб не лаял, позанятнее кость.
Пусть замолкнут рояли. Барабанный гул.
И да выносят гроб. И да замрет караул.
И пусть, кружась, самолеты под собственный стон
В небесах намалюют, что Умер Он;
Пусть нацепят креп голубям городским,
И пусть черные краги раздадут постовым.
Он мне был — все ветра с четырех сторон,
Моих будней морока, мой утренний сон,
Мои полдень и полночь, мотив и слова;
Любовь, ты не вечна — я была неправа.
И не надо звёзд, сбейте их по одной;
Разделайтесь с солнцем, облаками, луной;
Океан расплещите, сметите лес.
Ничего не нужно: ведь Он исчез.
II
Где в июльской долине у края земли
Вдоль реки многоводной мы с Джонни брели —
Там цветы обнимались и птицы вились,
И в нежнейшей любви друг другу клялись.
Я шепнула: "О Джонни, как мила их возня", —
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
И другое я помню: Сочельник настал,
Мы ходили на благотворительный бал,
И оркестр гремел, и сверкал паркет,
И мне стало так гордо — лучше Джонни здесь нет;
"Протанцуем в обнимку до нового дня!"
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
Позабуду ли вечер я в Гранд Опера?
Там волной жемчуга, и алмазов гора,
Были платья роскошны — не хватит слов,
И струилась м́узыка из всех углов.
"Я в раю, о мой Джонни", — шепчу, семеня...
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
Был прекрасен мой Джонни что вишня в цвету,
Строен — Эйфеля башня, видать за версту,
А когда на аллеях пульсировал вальс,
Мне улыбка его прямо в сердце лилась;
"Мы поженимся, Джонни, наше счастье храня?"
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
Ты вчера мне явился властителем сна:
Солнце в левой руке, ну а в правой — Луна,
И синели моря, зеленели луга,
Но дорога к тебе — бесконечно долга;
Звезды сверху глядели, в тамбурины звеня...
Помрачнел ты, как туча, и ушел от меня.
Перевод Иосифа Бродского:
Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах "Он мертв" над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики - в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Перевод Елены Тверской:
Похоронный блюз
Часы не бейте. Смолкни, телефон.
Псу киньте кости, чтоб не лаял он.
Молчи, рояль. Пусть барабаны бьют,
Выносят гроб, и плакальщиц ведут.
Аэропланы пусть кружат, скорбя,
Царапая на небе: "Нет тебя".
Наденьте черный креп на белых голубей,
Поставьте в черном постовых средь площадей.
Он был мой Юг и Север, Запад и Восток,
Мой каждодневный труд и мой воскресный вздох.
Мой полдень, полночь, речь и песнь моя.
Я думал, навсегда любовь. Ошибся я.
Не надо больше звезд - снимите все с небес,
Пролейте океан и вырубите лес,
Луну сорвите вниз и Солнце бросьте мгле:
Ни в чем теперь нет смысла на земле.
перевод Александра Ситницкого:
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ БЛЮЗ
Часы останови, пусть телефон молчит,
Дворняга пусть над костью не урчит,
Дробь барабанов приглушили чтоб,
Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.
Пусть банты черные повяжут голубям,.
Аэроплан кружа пусть накропает нам
Со стоном - Мертв, и, умножая грусть,
Регулировщики в перчатках черных пусть.
Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,
Воскресный отдых, будних дней итог.
Мой полдень, полночь, песня, болтовня.
Я думал - навсегда. Ты опроверг меня.
Не нужно звезд, гаси их по одной,
С луной покончи, солнце - с глаз долой!
И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес.
Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.
ПОХОРОННЫЙ БЛЮЗ (перевод Г.Кружкова)
Замолкните, часы; разбейся, телефон;
Швырните мопсу кость – пускай уймется он.
Сурдиною трубе заткните глотку, чтоб
Нежней играл Шопен; теперь несите гроб.
Пускай аэроплан кружится в небесах,
Вычерчивая там слова: Увы и Ах.
Пусть шейки голубей украсит черный креп,
Пусть им на площадях рассыплют черный хлеб.
Он был моей рекой, и морем, и скалой,
Шаландою моей, и ночью, и луной,
Был солнцем из-за туч, рассветом из-за штор;
Я думала, любовь бессмертна. Это – вздор.
Тушите все огни – не нужно больше звёзд,
Снимайте солнца шар, срывайте неба холст,
И океан в лохань сливайте, господа; –
Ведь больше ничего не будет никогда.
http://raf-sh.livejournal.com/726263.html
http://en.wikipedia.org/wiki/Hedli_Anderson
Stop all the clocks, cut off the telephone,
Prevent the dog from barking with a juicy bone,
Silence the pianos and with muffled drum
Bring out the coffin, let the mourners come.
Let aeroplanes circle moaning overhead
Scribbling on the sky the message He Is Dead,
Put crêpe bows round the white necks of the public doves,
Let the traffic policemen wear black cotton gloves.
He was my North, my South, my East and West,
My working week and my Sunday rest,
My noon, my midnight, my talk, my song;
I thought that love would last for ever: I was wrong.
The stars are not wanted now: put out every one;
Pack up the moon and dismantle the sun;
Pour away the ocean and sweep up the wood.
For nothing now can ever come to any good.
II
O the valley in the summer where I and my John
Beside the deep river would walk on and on
While the flowers at our feet and the birds up above
Argued so sweetly on reciprocal love,
And I leaned on his shoulder; 'O Johnny, let's play':
But he frowned like thunder and he went away.
O that Friday near Christmas as I well recall
When we went to the Charity Matinee Ball,
The floor was so smooth and the band was so loud
And Johnny so handsome I felt so proud;
'Squeeze me tighter, dear Johnny, let's dance till it's day':
But he frowned like thunder and he went away.
Shall I ever forget at the Grand Opera
When music poured out of each wonderful star?
Diamonds and pearls they hung dazzling down
Over each silver and golden silk gown;
'O John I'm in heaven,' I whispered to say:
But he frowned like thunder and he went away.
O but he was fair as a garden in flower,
As slender and tall as the great Eiffel Tower,
When the waltz throbbed out on the long promenade
O his eyes and his smile they went straight to my heart;
'O marry me, Johnny, I'll love and obey':
But he frowned like thunder and he went away.
O last night I dreamed of you, Johnny, my lover,
You'd the sun on one arm and the moon on the other,
The sea it was blue and the grass it was green,
Every star rattled a round tambourine;
Ten thousand miles deep in a pit there I lay:
But you frowned like thunder and you went away.
Уистан Хью Оден
"Две песни для Хедли Андерсон"(перевод Р.Шустерович)
I
Остановите маятники. Кто поближе — брось
Псу, чтоб не лаял, позанятнее кость.
Пусть замолкнут рояли. Барабанный гул.
И да выносят гроб. И да замрет караул.
И пусть, кружась, самолеты под собственный стон
В небесах намалюют, что Умер Он;
Пусть нацепят креп голубям городским,
И пусть черные краги раздадут постовым.
Он мне был — все ветра с четырех сторон,
Моих будней морока, мой утренний сон,
Мои полдень и полночь, мотив и слова;
Любовь, ты не вечна — я была неправа.
И не надо звёзд, сбейте их по одной;
Разделайтесь с солнцем, облаками, луной;
Океан расплещите, сметите лес.
Ничего не нужно: ведь Он исчез.
II
Где в июльской долине у края земли
Вдоль реки многоводной мы с Джонни брели —
Там цветы обнимались и птицы вились,
И в нежнейшей любви друг другу клялись.
Я шепнула: "О Джонни, как мила их возня", —
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
И другое я помню: Сочельник настал,
Мы ходили на благотворительный бал,
И оркестр гремел, и сверкал паркет,
И мне стало так гордо — лучше Джонни здесь нет;
"Протанцуем в обнимку до нового дня!"
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
Позабуду ли вечер я в Гранд Опера?
Там волной жемчуга, и алмазов гора,
Были платья роскошны — не хватит слов,
И струилась м́узыка из всех углов.
"Я в раю, о мой Джонни", — шепчу, семеня...
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
Был прекрасен мой Джонни что вишня в цвету,
Строен — Эйфеля башня, видать за версту,
А когда на аллеях пульсировал вальс,
Мне улыбка его прямо в сердце лилась;
"Мы поженимся, Джонни, наше счастье храня?"
Помрачнел он, как туча, и ушел от меня.
Ты вчера мне явился властителем сна:
Солнце в левой руке, ну а в правой — Луна,
И синели моря, зеленели луга,
Но дорога к тебе — бесконечно долга;
Звезды сверху глядели, в тамбурины звеня...
Помрачнел ты, как туча, и ушел от меня.
Перевод Иосифа Бродского:
Часы останови, забудь про телефон
И бобику дай кость, чтобы не тявкал он.
Накрой чехлом рояль; под барабана дробь
И всхлипыванья пусть теперь выносят гроб.
Пускай аэроплан, свой объясняя вой,
Начертит в небесах "Он мертв" над головой,
И лебедь в бабочку из крепа спрячет грусть,
Регулировщики - в перчатках черных пусть.
Он был мой Север, Юг, мой Запад, мой Восток,
Мой шестидневный труд, мой выходной восторг,
Слова и их мотив, местоимений сплав.
Любви, считал я, нет конца. Я был не прав.
Созвездья погаси и больше не смотри
Вверх. Упакуй луну и солнце разбери,
Слей в чашку океан, лес чисто подмети.
Отныне ничего в них больше не найти.
Перевод Елены Тверской:
Похоронный блюз
Часы не бейте. Смолкни, телефон.
Псу киньте кости, чтоб не лаял он.
Молчи, рояль. Пусть барабаны бьют,
Выносят гроб, и плакальщиц ведут.
Аэропланы пусть кружат, скорбя,
Царапая на небе: "Нет тебя".
Наденьте черный креп на белых голубей,
Поставьте в черном постовых средь площадей.
Он был мой Юг и Север, Запад и Восток,
Мой каждодневный труд и мой воскресный вздох.
Мой полдень, полночь, речь и песнь моя.
Я думал, навсегда любовь. Ошибся я.
Не надо больше звезд - снимите все с небес,
Пролейте океан и вырубите лес,
Луну сорвите вниз и Солнце бросьте мгле:
Ни в чем теперь нет смысла на земле.
перевод Александра Ситницкого:
ПОГРЕБАЛЬНЫЙ БЛЮЗ
Часы останови, пусть телефон молчит,
Дворняга пусть над костью не урчит,
Дробь барабанов приглушили чтоб,
Дай плакальщицам знак, и пусть выносят гроб.
Пусть банты черные повяжут голубям,.
Аэроплан кружа пусть накропает нам
Со стоном - Мертв, и, умножая грусть,
Регулировщики в перчатках черных пусть.
Он был мой Запад, Север, Юг, Восток,
Воскресный отдых, будних дней итог.
Мой полдень, полночь, песня, болтовня.
Я думал - навсегда. Ты опроверг меня.
Не нужно звезд, гаси их по одной,
С луной покончи, солнце - с глаз долой!
И, выплеснув моря, смети, как мусор, лес.
Добра теперь не жди, смотря на нас с небес.
ПОХОРОННЫЙ БЛЮЗ (перевод Г.Кружкова)
Замолкните, часы; разбейся, телефон;
Швырните мопсу кость – пускай уймется он.
Сурдиною трубе заткните глотку, чтоб
Нежней играл Шопен; теперь несите гроб.
Пускай аэроплан кружится в небесах,
Вычерчивая там слова: Увы и Ах.
Пусть шейки голубей украсит черный креп,
Пусть им на площадях рассыплют черный хлеб.
Он был моей рекой, и морем, и скалой,
Шаландою моей, и ночью, и луной,
Был солнцем из-за туч, рассветом из-за штор;
Я думала, любовь бессмертна. Это – вздор.
Тушите все огни – не нужно больше звёзд,
Снимайте солнца шар, срывайте неба холст,
И океан в лохань сливайте, господа; –
Ведь больше ничего не будет никогда.
http://raf-sh.livejournal.com/726263.html
http://en.wikipedia.org/wiki/Hedli_Anderson
Комментариев нет:
Отправить комментарий