R.M. Rilke Watershed (from 'The book of Hours')

Dir ist mein Beten keine Blasphemie: 
als schliige ich in alten Buchern nach, 
dafi ich dir sehr vervvandt bin — tausendfach. 

Ich will dir Liebe geben. Die und die . . . 

Liebt man denn einen Vater ? Geht man nicht, 
wie du von mir gingst, Harte im Gesicht, 
von seinen hulflos leeren Handen fort? 
Legt man nicht leise sein verwelktes Wort 
in alte Bucher, die man selten liest ? 
Fliefit man nicht wie von einer Wasserscheide 
von seinem Herzen ab zu Lust und Leide ? 
1st uns der Vater denn nicht das, was war; 
vergangne Jahre, welche fremd gedacht, 
veraltete Gebarde, tote Tracht, 
verbliihte Hande und verblichnes Haar ? 
Und war er selbst fur seine Zeit ein Held, 
er ist das Blatt, das, wenn wir wachsen, fallt. 

To you my prayers are no blasphemy:
the old books tell me I am related to you
in a thousand ways.

I want to love you.

Does anyone love a father? Doesn’t one turn away
as you turned from me, your face hardened,
wanting to escape these empty, helpless hands? 
Doesn’t one leave a father’s worn-out words
to old books that are seldom read?

Is his heart not a watershed
from which one flows away,
toward passion and suffering?

Isn’t the father always that which was?
Used-up years with their odd ways of thinking,
outmoded gestures, old-fashioned dress,
pale hands and ashen hair.

And while in his time he may have been a hero,

he is a leaf that, when we grow, falls away.  

                          Р.М.Рильке "Часослов" Перевод В. Топорова

                     Не богохульство слышится в мольбе:
                     как будто в старых книгах я прочел,
                     что мы с Тобой срослись - как ветвь и ствол.

                     Люблю Тебя. Хочу служить Тебе.

                     Отцов не любят. Сын всегда суров,
                     когда, как Ты, покинув отчий кров,
                     от старца твердой поступью уйдет.
                     Напутствие отцовское кладет
                     Он в книгу, не раскрыв ее в пути.
                     Спешит уйти, водой спешит излиться
                     из сердца, где тоска по нем теснится.
                     Отец - в минувшем, он уже не здесь,
                     он весь ушел в былые времена:
                     смешные жесты, старческая спесь,
                     трясущиеся руки, седина...
                     И будь он хоть героем в давний год,
                     он только лист, и ветвь его стряхнет.

* * *

Молясь, не богохульничаю я:
Тебя я в старых книгах отыскал
и родичем Тебе стократно стал.
Я возлюблю... На что любовь Твоя?

Отца ужели любят? Не уйдут,
как Ты ушел? Лица не обернут?
Не бросят рук, беспомощно пустых?
Не будет в древних книгах забытых,
как дряхлый лист. Отцово сохнуть слово?
Не с сердца ли Отца, как по угорью,
текут ручьем — кто к радости, кто к горю?
И разве наш отец — не старина,
не думы чуждые былых времен,
на старый лад покрой, убор, поклон,
сухие стебли рук и седина?
Он был когда-то богатырь и Бог,
но мы — растем, а Он, как лист, засох.