M.Heidegger "Being and time" 31. Being-there as Understanding

State-of-mind is one of the existential structures in which the Being of the 'there' maintains itself. Equiprimordial with it in constituting this Being is understanding. A state-of-mind always has its understanding, even if it merely keeps it suppressed. Understanding always has its mood.  

§ 31. Присутствие (речь идёт о Бытии "вот", однако в русском переводе вместо Da-sein идёт Dasein?) как понимание

Расположение - одна из экзистенциальных структур, в каких держится бытие «вот». Равноисходно с ним это бытие конституировано пониманием. Расположение всегда имеет свою понятность, хотя бы лишь так, что ее подавляет. Понимание всегда настроено.

If we Interpret understanding as a fundamental existentiale, this indicates that this phenomenon is conceived as a basic mode of Dasein's Being. On the other hand, 'understanding' in the sense of one possible kind of cognizing among others (as distinguished, for instance, from 'explaining'), must, like explaining, be Interpreted as an existential derivative of that primary understanding which is one of the constituents of the Being of the "there" in general.

Если мы его интерпретируем как фундаментальный экзистенциал, то тем самым указывается, что этот феномен понимается как основный модус бытия присутствия. «Понимание» наоборот в смысле одного из возможных родов познания среди других, скажем в отличие от «объяснения», должно вместе с этим последним интерпретироваться как экзистенциальный дериват первичного понимания, со-конституирующего бытие вот вообще.

We have, after all, already come up against this primordial understanding in our previous investigations, though we did not allow it to be. included explicitly in the theme under discussion. To say that in existing, Dasein is its "there", is equivalent to saying that the world is 'there'; its Being-there is Being-in. And the latter is likewise 'there', as that for the sake of which Dasein is. In the "for-the-sake-of-which", existing Being-in-the-world is disclosed as such, and this disclosedness we have called "understanding". In the understanding of the "for-the-sake-of-which", the significance which is grounded therein, is disclosed along with it. The disclosedness of understanding, as the disclosedness of the "for-the-sakeof-which" and of significance equiprimordially, pertains to the entirety of Being-in-the-world. Significance is that on the basis of which the world is disclosed as such. To say that the "for-the-sake-of-which" and significance are both disclosed in Dasein, means that Dasein is that entity which, as Being-in-the-world, is an issue for itself.  

Предыдущее разыскание ведь уже сталкивалось с этим исходным пониманием, без того, чтобы дать ему отчетливо войти в тему. Присутствие есть экзистируя свое вот, значит во-первых: мир «присутствует»; его бытие-вот есть бытие-в. И последнее есть тоже «вот», а именно как то, "ради чего" присутствие есть. В "ради-чего" экзистирующее бытие-в-мире как таковое разомкнуто, каковая разомкнутость была названа пониманием. В понимании "ради-чего" разомкнута и основанная в нем значимость. Разомкнутость понимания как разомкнутость "ради-чего" и значимости касается равноисходно полного бытия-в-мире. Значимость есть то, в видах чего разомкнут мир как таковой. "Ради-чего" и значимость разомкнуты в присутствии, значит: присутствие есть сущее, для которого как бытия-в-мире дело идет о нем самом.

When we are talking ontically we sometimes use the expression 'understanding something' with the signification of 'being able to manage something', 'being a match for it', 'being competent to do something'. In understanding, as an existentiale, that which we have such competence over is not a "what", but Being as existing. The kind of Being which Dasein has, as potentiality-for-Being, lies existentially in understanding. Dasein is not something present-at-hand which possesses its competence for something by way of an extra; it is primarily Being-possible. Dasein is in every case what it can be, and in the way in which it is its possibility. The Being-possible which is essential for Dasein, pertains to the ways of its solicitude for Others and of its concern with the 'world', as we have characterized them; and in all these, and always, it pertains to Dasein's potentiality-for-Being towards itself, for the sake of itself. The Being-possible which Dasein is existentially in every case, is to be sharply distinguished both from empty logical possibility and from the contingency of something present-at-hand, so far as with the present-at-hand this or that can 'come to pass'. As a modal category of presence-at-hand, possibility signifies what is not yet actual and what is not at any time necessary. It characterizes the merely possible. Ontologically it is on a lower level than actuality and necessity. On the other hand, possibility as an existentiale is the most primordial and ultimate positive way in which Dasein is characterized ontologically. As with existentiality in general, we can, in the first instance, only prepare for the problem of possibility. The phenomenal basis for seeing it at all is provided by the understanding as a disclosive potentiality-for-Being.

Мы применяем иногда в онтической речи выражение «понимать в чем» в значении «уметь справиться с делом», «быть на высоте», «кое-что уметь». Умеемое в понимании как экзистенциале не некое "что", но бытие как экзистирование. В понимании экзистенциально лежит бытийный способ присутствия как умения быть. Присутствие не есть нечто наличное, в придачу обладающее еще каким-то умением, но оно первично могущее-бытие. Присутствие есть всегда то, что оно умеет быть и как оно есть своя возможность. По сути могущее-бытие присутствия касается очерченных способов озабочения «миром», заботы о других и во всем этом и всегда уже умения быть к себе самому, ради себя. Могущее-бытие, каким всегда экзистенциально бывает присутствие, отличается равно от пустой, логической возможности, как и от контингентности чего-то наличного, насколько с ним может «случиться» то и то. В качестве модальной категории наличности возможность значит еще не действительное и никак не необходимое. Она характеризует лишь возможное. Она онтологически ниже (lower level) чем действительность и необходимость. Возможность как экзистенциал, есть напротив, исходнейшая и последняя позитивная онтологическая определенность присутствия; сперва ее подобно экзистенциальное вообще можно подать лишь как проблему. Феноменальную почву, чтобы ее вообще увидеть, дает понимание как размыкающее умение быть.  

Possibility, as an existentiale, does not signify a free-floating potentialityfor-Being in the sense of the 'liberty of indifference' (libertas indifferentiae). In every case Dasein, as essentially having a state-of-mind, has already got itself into definite possibilities. As the potentiality-for-Being which it is, it has let such possibilities pass by; it is constantly waiving the possibilities of its Being, or else it seizes upon them and makes mistakes. But this means that Dasein is Being-possible which has been delivered over to itself—thrown possibility through and through. Dasein is the possibility of Being-free for its ownmost potentiality-for-Being. Its Being-possible is transparent to itself in different possible ways and degrees.  

Возможность как экзистенциал означает не свободнопарящее умение быть в смысле «безразличия произвола» (libenas indifferentiae). Присутствие, как по сути расположенное, всегда уже попало в определенные возможности, как умение быть, какое оно есть, оно таковые упустило, оно постоянно лишает себя возможностей своего бытия, ловит их и промахивается. (почему упустило, почему ловит и промахивается?) Но это значит: присутствие есть ему самому врученное могущее-бытие, целиком и полностью брошенная возможность (пусть брошенная возможность, но не обязательно промахивающаяся в бросании). Присутствие есть возможность освобожденности для самого своего умения быть. Могущее бытие себе самому в разных возможных способах и степенях прозрачно.

Understanding is the Being of such potentiality-for-Being, which is never something still outstanding as not yet present-at-hand, but which, as something which is essentially never present-at-hand, 'is' with the Being of Dasein, in the sense of existence. Dasein is such that in every case it has understood (or alternatively, not understood) that 'it is to be thus or thus. As such understanding it 'knows' what it is capable of—that is, what its potentiality-for-Being is capable of. This 'knowing' does not first arise from an immanent self-perception, but belongs to the Being of the "there", which is essentially understanding. And only because Dasein, in understanding, is its "there", can it go astray and fail to recognize itself. And in so far as understanding is accompanied by state-of-mind and as such is existentially surrendered to thrownness, Dasein has in every case already gone astray and failed to recognize itself. In its potentiality-for-Being it is therefore delivered over to the possibility of first finding itself again in its possibilities.

Понимание есть бытие такого умения быть, какое никогда не предстоит как еще-не-наличное, но как по сути никогда не наличное оно «есть» с бытием присутствия и смысле экзистенции. Присутствие есть таким образом, что всегда поняло, соотв. не поняло, в том или ином своем бытии. Будучи таким пониманием, оно «знает», как оно с ним самим, т.е. с его умением быть, обстоит. Это «знание» не возникло лишь из имманентного самовосприятия, но принадлежит к бытию вот, которое по сути есть понимание. И лишь поскольку присутствие, понимая, есть свое вот, оно может заблудиться и обознаться в себе. И коль скоро понимание расположено и как такое экзистенциально выдано брошенности, присутствие всегда( почему всегда заблудилось?) уже в себе заблудилось и обозналось. В своем умении быть оно поэтому вверено возможности снова найти себя в своих возможностях.

Understanding is the existential Being of Dasein's own potentiality-for-Being; and it is so in such a way that this Being discloses in itself what its Being is capable of. We must grasp the structure of this existentiale more precisely.

Понимание есть экзистенциальное бытие своего умения быть самого присутствия, а именно так, что это бытие на себе самом размыкает всегдашнее как-оно с-ним-самим-обстояния. Структуру этого экзистенциала надлежит уловить еще точнее.  

As a disclosure, understanding always pertains to the whole basic state of Being-in-the-world. As a potentiality-for-Being, any Being-in is a potentiality-for-Being-in-the-world. Not only is the world, qua world, disclosed as possible significance, but when that which is within-the-world is itself freed, this entity is freed for its own possibilities. That which is ready-to-hand is discovered as such in its serviceability, its usability, and its detrimentality. The totality of involvements is revealed as the categorial whole of a possible interconnection of the ready-to-hand. But even the 'unity' of the manifold present-at-hand, of Nature, can be discovered only if a possibility of it has been disclosed. Is it accidental that the question about the Being of Nature aims at the 'conditions of its possibility'? On what is such an inquiry based? When confronted with this inquiry, we cannot leave aside the question: why are entities which are not of the character of Dasein understood in their Being, if they are disclosed in accordance with the conditions of their possibility? Kant presupposes something of the sort, perhaps rightly. But this presupposition itself is something that cannot be left without demonstrating how it is justified.  

Понимание как размыкание касается всегда всего основоустройства бытия-в-мире Как умение быть бытие-в всегда есть умение-быть-в-мире. Мир не только qua мир разомкнут как возможная значимость, но высвобождение самого внутримирного высвобождает это сущее на его возможности. Подручное как таковое, оказывается открыто в его полезности, применимости, вредности. Целость имения-дела развертывается как категориальное целое той или иной возможности взаимосвязи подручного. Но также и «единство» многосложного подручного, природы, позволяет открыть себя только на основе разомкнутости некой ее возможности. Случайно ли, что вопрос о бытии природы нацелен на «условия ее возможности»? В чем основано такое спрашивание? Относительно его самого не может быть опущен вопрос: почему неприсутствиеразмерное сущее понято в его бытии, когда разомкнуто на условия своей возможности? Кант возможно по праву выставляет подобную предпосылку. Но сама эта предпосылка всего менее может оставаться недоказанной в своем праве.

Why does the understanding—whatever may be the essential dimensions of that which can be disclosed in it—always press forward into possibilities? It is because the understanding has in itself the existential structure which we call "projection"[Entwurf]. With equal primordiality the understanding projects Dasein's Being both upon its "for-the-sake-of-which" and upon significance, as the worldhood of its current world. The character of understanding as projection is constitutive for Being-in-the-world with regard to the disclosedness of its existentially constitutive state-ofBeing by which the factical potentiality-for-Being gets its leeway (свобода действий в заданных пределах) [Spielraum]. And as thrown, Dasein is thrown into the kind of Being which we call "projecting". Projecting has nothing to do with comporting oneself towards a plan that has been thought out, and in iccordance with which Dasein arranges its Being. On the contrary, any Dasein has, as Dasein, already projected itself; and as long as it is, it is projecting. As long as it is, Dasein always has understood itself and always will understand itself in terms of possibilities. Furthermore, the character of understanding as projection is such that the understanding does not grasp thematically that upon which it projects—that is' to say, possibilities. Grasping it in such a manner would take away from what is projected its very character as a possibility, and would reduce it to the given contents which we have in mind; whereas projection, in throwing, throws before itself the possibility as possibility, and lets it be as such. As projecting, understanding is the kind of Being of Dasein in which it is its possibilities as possibilities.

 Почему понимание во всех сущностных измерениях размыкаемого в нем пробивается всегда к возможностям? Потому что понимание само по себе имеет экзистенциальную структуру, которую мы называем наброском [Entwurf]. Оно бросает бытие присутствия на его ради-чего не менее исходно чем на значимость как мирность своего всегдашнего мира. Набросковый характер понимания конституирует бытие-в-мире в аспекте разомкнутости его вот как вот умения быть. Набросок есть экзистенциальное бытийное устройство простора[Spielraum - простор, место для игр] (l’espace de jeu !!!)фактичного умения быть. И в качестве брошенного присутствие брошено в способ бытия наброска. Набросок не имеет ничего общего с отнесением себя к измысленному плану, по какому присутствие устраивает свое бытие, но как присутствие, оно себя всегда уже на что-то бросило и есть, пока оно есть, бросая. Присутствие понимает себя всегда уже и всегда еще, пока оно есть, из возможностей. Набрасывающий характер понимания значит далее, что оно само то, на что себя бросает, возможности, не конципирует (схватывает) тематически. Такое конципирование отнимет у наброска как раз его характер возможности, снизит его до данного, подразумеваемого состава, тогда как набросок в броске предбрасывает себе возможности как возможности и как таковым дает им быть. Понимание есть как набросок бытийный способ присутствия, в котором оно есть свои возможности как возможности.  

Because of the kind of Being which is constituted by the existentiale of projection, Dasein is constantly 'more' than it factually is, supposing that one might want to make an inventory of it as something-at-hand and list the contents of its Being, and supposing that one were able to do so. But Dasein is never more than it factically is, for to its facticity its, potentiality-for-Being belongs essentially. Yet as Being-possible, moreover, Dasein is never anything less; that is to say, it is existentially that which, in its potentiality-for-Being, it is not yet. Only because the Being of the "there" receives its Constitution through understanding and through the character of understanding as projection, only because it is what it becomes (or alternatively, does not become), can it say to itself 'Become what you are', and say this with understanding.

 На основе способа быть, конституируемого через экзистенциал наброска, присутствие всегда «больше» чем оно эмпирически есть, захоти и сумей кто зарегистрировать его как наличное в его бытийном составе. Оно опять же никогда не больше чем фактично есть, поскольку к его фактичности сущностно принадлежит умение быть. Присутствие как могущее-бытие однако никогда и не меньше, т.е. то, что в своем умении быть оно еще не есть, оно есть экзистенциально. И лишь поскольку бытие вот получает свою конституцию через понимание и его характер наброска, поскольку оно есть то, чем становится соотв. не становится, оно может понимая сказать себе самому: «стань тем что ты есть». 

Projection always pertains to the full disclosedness of Being-in-theworld; as potentiality-for-Being, understanding has itself possibilities, which are sketched out beforehand within the range of what is essentially disclosable in it. Understanding can devote itself primarily to the disclosedness of the world; that is, Dasein can, proximally and for the most part, understand itself in terms of its world. Or else understanding throws itself primarily into the "for-the-sake-of-which"; that is, Dasein exists as itself. Understanding is either authentic, arising out of one's own Self as such, or inauthentic. The 'in-' of "inauthentic" does not mean that Dasein cuts itself off from its Self and understands 'only' the world. The world belongs to Being-one's-Self as Being-in-the-world. On the other hand, authentic understanding, no less than that which is inauthentic, can be either genuine or not genuine. As potentiality-for-Being, understanding is altogether permeated with possibility. When one is diverted into [Sichverlegen in] one of these basic possibilities of understanding, the other is not laid aside [legt . . . nicht ab]. Because understanding, in every case, pertains rather to Dasein's full disclosedness as Being-in-the-world, this diversion of the understanding is an existential modification of projection as a whole. In understanding the world, Being-in is always understood along with it, while understanding of existence as such is always an understanding of the world. 

Набросок касается всегда полной разомкнутости бытия-в-мире; понимание как умение-быть само имеет возможности, намеченные кругом могущего в нем быть по сути разомкнутым. Понимание может вложить себя первично в разомкнутость мира, т.е. присутствие может понимать себя ближайшим образом и большей частью из своего мира. Или наоборот, понимание бросает себя прежде всего на ради-чего, т.е. присутствие экзистирует как оно само. Понимание есть или собственное, возникающее из своей самости как таковой, или несобственное. «Не» – не означает здесь, что присутствие запирается от своей самости и понимает «только» мир. Мир принадлежит к бытию его самости как бытию-в-мире. Собственное равно как несобственное понимание может опять же быть подлинным или неподлинным.(собственный-несобственный, подлинный-неподлинный?) Понимание как умение быть целиком и полностью пронизано возможностью. Вкладывание себя в одну из этих основовозможностей понимания не отменяет опять же другие Поскольку понимание касается всегда полной разомкнутости присутствия как бытия-в-мире, вкладывание себя пониманием есть скорее экзистенциальная модификация наброска как целого. В понимании мира всегда понято и бытие-в, понимание экзистенции как таковой есть всегда понимание мира.

As factical Dasein, any Dasein has already diverted its potentiality-forBeing into a possibility of understanding.

Как фактичное присутствие оно всегда уже вложило свое умение-быть в какую-то возможность понимания. 

In its projective character, understanding goes to make up existentially what we call Dasein's "sight"[Sicht]. 

Понимание в его характере наброска экзистенциально составляет то, что мы называем смотрением присутствия. 

With the disclosedness of the "there", this sight is existentially [existenzial sciende]; and Dasein is this sight equiprimordially in each of those basic ways of its Being which we have already noted: as the circumspection [Umsicht] of concern, as the considerateness [Rücksicht] of solicitude, and as that sight which is* directed upon Being as such [Sicht auf das Sein als solches], for the sake of which any Dasein is as it is.

Присутствие и есть равноисходно смотрение, экзистенциально сущее с разомкнутостью "вот", согласно характеризованным способам своего бытия как усмотрение озабочения, оглядка заботливости, как смотрение за бытием как таковым, ради какого присутствие всякий раз есть как оно есть.

 The sight which is related primarily and on the whole to existence we call "transparency"[Durchsichtigkeit]. 

Смотрение, первично и в целом отнесенное к экзистенции, мы именуем прозрачностью.

We choose this term to designate 'knowledge of the Self' ¹ in a sense which is well understood, so as to indicate that here it is not a matter of perceptually tracking down and inspecting a point called the "Self", but rather one of seizing upon the full disclosedness of Being-in-the-world throughout all the constitutive items which are essential to it, and doing so with understanding.

Мы выбираем этот термин для обозначения верно понятого «самопознания», чтобы показать, что в нем идет дело не о воспринимающем отслеживании и разглядывании точки самости, но о понимающем сквозном схватывании полной разомкнутости бытия-в-мире через его сущностные конститутивные моменты.

 In existing, entities sight 'themselves' [sichtet "sich"] only in so far as they have become transparent to themselves with equal primordiality in those items which are constitutive for their existence: their Being-alongside the world and their Being-with Others.

  Экзистирующее сущее усматривает «себя» лишь поскольку равноисходно в своем бытии при мире, в событие с другими как в конститутивных моментах своей экзистенции оно стало себе прозрачным.  

Le comprendre, en son caractère de projet, constitue existentialement ce que nous appelons la vue du Dasein. Cette vue existentialement coprésente à l’ouverture du Là, le Dasein l’est cooriginairement selon les guises fondamentales de son être qu’on a caractérisées, c’est-à-dire la circon-spection de la préoccupation, l’égard de la sollicitude, et il l’est en tant que vue sur l’être même en-vue-de-quoi le Dasein est chaque fois comme il est*. La vue qui se rapporte primairement et en totalité à l’existence, nous l’appelons la translucidité. Nous choisissons ce terme pour désigner la « connaissance de soi » bien comprise, c’est-à-dire pour indiquer qu’il ne s’agit pas dans celle-ci d’une détection et d’une contemplation perceptives d’un point fixe du Soi-même, mais d’une saisie compréhensive de l’ouverture pleine de l’être-au-monde à travers ses moments constitutifs essentiels. L’existant ne « se » voit que pour autant qu’il est devenu pour soi cooriginairement translucide dans son être auprès du monde et dans l’être-avec autrui comme moments constitutifs de son existence.

On the other hand, Dasein's opaqueness [Undurchsichtigkeit] is not rooted primarily and solely in 'egocentric' self-deceptions; it is rooted just as much in lack of acquaintance with the world.  

Наоборот, непрозрачность присутствия коренится не только и не прежде всего в «эгоцентрических» самообманах, но равным образом в незнании мира.

We must, to be sure, guard against a misunderstanding of the expression 'sight'. It corresponds to the "clearedness" [Gelichtetheit] which we took as characterizing the disclosedness of the "there". 'Seeing' does not mean just perceiving with the bodily eyes, but neither does it mean pure nonsensory awareness of something present-at-hand in its presence-at-hand. In giving an existential signification to "sight", we have merely drawn upon the peculiar feature of seeing, that it lets entities which are accessible to it be encountered unconcealedly in themselves. Of course, every 'sense' does this within that domain of discovery which is genuinely its own. But from the beginning onwards the tradition of philosophy has been oriented primarily towards 'seeing' as a way of access to entities and to Being. To keep the connection with this tradition, we may formalize "sight" and "seeing" enough to obtain therewith a universal term for characterizing any access to entities or to Being, as access in general.

Выражение «смотрение» надо конечно охранять от лжепонимания. Оно отвечает освещенности, в качестве какой мы характеризовали разомкнутость вот. «Смотреть» означает здесь не только не восприятие телесными глазами, но даже не чистое нечувственное восприятие наличного в его наличности. Для экзистенциального значения смотрения принято во внимание только то своеобразие видения, что доступному ему сущему оно дает встретиться неприкрыто самому по себе. Этого достигает конечно всякий «смысл» внутри своей генуинной области раскрытия. Традиция философии однако с самого начала первично ориентирована на «видение» как способ подхода к сущему и к бытию. Чтобы сберечь связь с ней, можно так широко формализовать смотрение и видение, чтобы тем самым был получен универсальный термин, характеризующий всякий подход к сущему и к бытию как подход вообще.  

By showing how all sight is grounded primarily in understanding (the circumspection of concern is understanding as common sense[Verständigkeit]), we have deprived pure intuition [Anschauen] of its priority, which corresponds noetically to the priority of the present-at-hand in traditional ontology. 'Intuition' and 'thinking' are both derivatives of understanding, and already rather remote ones. Even the phenomenological 'intuition of essences' ["Wesensschau"] is grounded in existential understanding. We can decide about this kind of seeing only if we have obtained explicit conceptions of Being and of the structure of Being, such as only phenomena in the phenomenological sense can become.

  Тем, что показано, как всякое смотрение первично основано в понимании, – усмотрение озабочения есть понимание как понятливость, у чистого созерцания отнят его приоритет, ноэтически отвечающий традиционному онтологическому приоритету наличного. «Созерцание» и «мышление» суть оба уже отдаленные дериваты-понимания. Феноменологическое «узрение сущности» тоже основано на экзистенциальном понимании. Об этом способе видения может быть решено только когда получены эксплицитные понятия бытия и структуры бытия как единственно могущие стать феноменами в феноменологическом смысле.

The disclosedness of the "there" in understanding is itself a way of Dasein's potentiality-for-Being. In the way in which its Being is projected both upon the "for-the-sake-of-which" and upon significance (the world), there lies the disclosedness of Being in general. Understanding of Being has already been taken for granted in projecting upon possibilities. In projection, Being is understood, though not ontologically conceived. An entity whose kind of Being is the essential projection of Being-in-theworld has understanding of Being, and has this as constitutive for its Being. What was posited dogmatically at an earlier stage now gets exhibited in terms of the Constitution of the Being in which Dasein as understanding is its "there". The existential meaning of this understanding of Being cannot be satisfactorily clarified within the limits of this investigation except on the basis of the Temporal Interpretation of Being.  

Разомкнутость "вот" в понимании есть сама способ умения-быть присутствия. В брошенности его бытия на ради-чего и вместе на значимость (мир) лежит разомкнутость бытия вообще. В бросании себя на возможности уже предвосхищено понимание бытия. Бытие в бросании себя на него понято, не конципировано онтологически. Сущее с бытийным образом сущностного наброска бытия-в-мире имеет конститутивом своего бытия понимание бытия. Что раньше было введено догматически, теперь документировано из конституции бытия, в котором присутствие как понимание есть свое вот. Соответственно удовлетворяющее очертаниям всего данного разыскания прояснение экзистенциального смысла этого понимания бытия сможет быть получено только на основе темпоральной интерпретации бытия.

As existentialia, states-of-mind and understanding characterize the primordial disclosedness of Being-in-the-world. By way of having a mood, Dasein 'sees' possibilities, in terms of which it is. In the projective disclosure of such possibilities, it already has a mood in every case. The projection of its ownmost potentiality-for-Being has been delivered over to the Fact of its thrownness into the "there". Has not Dasein's Being become more enigmatical now that we have explicated the existential constitution of the Being of the "there" in the sense of thrown projection? It has indeed. We must first let the full enigmatical character of this Being emerge, even if all we can do is to come to a genuine breakdown over its 'solution', and to formulate anew the question about the Being of thrown projective Being-in-the-world.

Расположение и понимание характеризуют как экзистенциалы исходную разомкнутость бытия-в-мире. Способом настроенности присутствие «видит» возможности, из которых оно есть. В бросающем себя на них размыкании таких возможностей оно всегда уже-настроено. Набросок самого своего умения быть вверен факту брошенности в "вот". Не становится ли бытие присутствия с экспликацией экзистенциального устройства бытия "вот" в смысле брошенного наброска загадочней? В самом деле. Мы должны только дать выступить полной загадочности этого бытия, пусть лишь чтобы суметь честным образом провалиться на ее «разгадке» и заново поставить, вопрос о бытии брошенно-набрасываюшего бытия-в-мире.  

But in the first instance, even if we are just to bring into view the everyday kind of Being in which there is understanding with a state-of-mind, and if we are to do so in a way which is phenomenally adequate to the full disclosedness of the "there", we must work out these existentialia concretely. 

Чтобы сначала хотя бы феноменально удовлетворительным образом ввести и обзор повседневный способ бытия расположенного понимания, полной разомкнутости вот, требуется конкретная разработка этих экзистенциалов.

M.Heidegger "Being and time" 30. 'Fear as a Mode of State-of-Mind'

There are three points of view from which the phenomenon of fear may be considered. We shall analyse: (1) that in the face of which we fear, (2) fearing, and (3) that about which we fear. These possible ways of looking at fear are not accidental; they belong together. With them the general structure of states-of-mind comes to the fore. We shall complete our analysis by alluding to the possible ways in which fear may be modified; each of these pertains to different items in the structure of fear.

§ 30. Страх как модус расположения

Феномен страха поддается рассмотрению в трех аспектах: мы проанализируем перед-чем страха, устрашенность и о-чем страха. Эти возможные и взаимопринадлежные аспекты не случайны. С ними выходит на свет структура расположения вообще. Анализ восполняется указанием на возможные модификации страха, касающиеся конкретно различающихся структурных моментов в нем.

That in the face of which we fear, the 'fearsome', is in every case something which we encounter within-the-world and which may have either readiness-to-hand, presence-at-hand, or Dasein-with as its kind of Being. We are not going to make an ontical report on those entities which can often and for the most part be 'fearsome': we are to define the fearsome phenomenally in its fearsomeness. What do we encounter in fearing that belongs to the fearsome as such? That in the face of which we fear can be characterized as threatening. Here several points must be considered.

1.      What we encounter has detrimentality as its kind of involvement. It shows itself within a context of involvements.

2.      The target of this detrimentality is a definite range of what can be affected by it; thus the detrimentality is itself made definite, and comes from a definite region.

3.      The region itself is well known as such, and so is that which is coming from it; but that which is coming from it has something 'queer' about it. (dort ist es nicht (ganz) geheuer — там что-то неладно [нечисто])

4.      That which is detrimental, as something that threatens us, is not yet within striking distance [in beherrschbarer Nähe], but it is coming close. In such a drawing-close, the detrimentality radiates out, and therein lies its threatening character.

5.      This drawing-close is within what is close by. Indeed, something may be detrimental in the highest degree and may even be coming constantly closer; but if it is still far off, its fearsomeness remains veiled. If, however, that which is detrimental draws close and is close by, then it is threatening: it can reach us, and yet it may not. As it draws close, this 'it can, and yet in the end it may not' becomes aggravated. We say, "It is fearsome".

6.      This implies that what is detrimental as comingclose close by carries with it the patent possibility that it may stay away and pass us by; but instead of lessening or extinguishing our fearing, this enhances it.

Перед-чем страха, «страшное», есть всякий раз нечто внутримирно встречающее в бытийном образе подручного, наличного или соприсутствия. Надлежит не онтически сообщить о сущем, которое по-разному и чаще всего способно быть «страшным», но следует феноменально определить страшное в его страшности. Что принадлежит к страшному как таковому, встречающему в страхе? Перед-чем страха имеет характер угрожаемости. Сюда относится разнообразное:

1. Встречающее имеет модусом имения-дела вредоносность. Оно показывается внутри определенной взаимосвязи имения-дела.
2. Эта вредоносность нацелена на определенный круг могущего быть ею задетым. Так определившаяся, она сама исходит из определенной области.
3. Область сама и исходящее от нее известны как такое, с чем не «ладно». (quelque chose d’ « inquiétant ». - беспокоящий, тревожащий; смущающий)
4. Вредоносное как угрожающее еще не в поддающейся овладению близости, но близится. В таком приближении вредоносность излучается и здесь имеет свой характер угрозы.
5. Это приближение развертывается как таковое внутри близи. Что хотя и может быть в высшей степени вредоносно и даже постоянно подходит ближе, однако в дали, остается в своей страшности прикрыто. Но как приближающееся в близи вредоносное угрожающе, оно может задеть и все же нет. В приближении возрастает это «может и в итоге все же нет». Страшно, говорим мы.
6. Здесь заложено: вредоносное как близящееся в близи несет с собой открытую возможность не наступить и пройти мимо, что не уменьшает и не угашает страха, но формирует его.

In fearing as such, what we have thus characterized as threatening is freed and allowed to matter to us. We do not first ascertain a future evil (malum futurum) and then fear it. But neither does fearing first take note of what is drawing close; it discovers it beforehand in its fearsomeness. And in fearing, fear can then look at the fearsome explicitly, and 'make it clear' to itself. Circumspection sees the fearsome because it has fear as its state-of-mind. Fearing, as a slumbering possibility of Being-in-the-world in a state-of-mind (we call this possibility 'fearfulness' ["Furchtsamkeit"]), has already disclosed the world, in that out of it something like the fearsome may come close. The potentiality for coming close is itself freed by the essential existential spatiality of Being-in-the-world.

Сам страх есть дающее-себя-задеть высвобождение так характеризованного угрожающего. Не сначала где-то фиксируют будущее зло (malum futurum), а потом страшно. Но и страх тоже не просто констатирует приближающееся, а открывает его сперва в его страшности. И, страшась, страх может потом себе, отчетливо вглядываясь, «уяснить» страшное. Усмотрение видит страшное потому, что находится в расположении страха. Устрашенность как дремлющая возможность расположенного бытия-в-мире, «подверженность страху», уже разомкнула мир в видах того, что из него может близиться нечто подобное страшному. Сама возможность близиться высвобождена сущностной экзистенциальной пространственностью бытия-в-мире.

That which fear fears about is that very entity which is afraid—Dasein. Only an entity for which in its Being this very Being is an issue, can be afraid. Fearing discloses this entity as endangered and abandoned to itself. Fear always reveals Dasein in the Being of its "there", even if it does so in varying degrees of explicitness. If we fear about our house and home, this cannot be cited as an instance contrary to the above definition of what we fear about; for as Being-in-the-world, Dasein is in every case concernful Being-alongside. Proximally and for the most part, Dasein is in terms of what it is concerned with. When this is endangered, Being-alongside is threatened. Fear discloses Dasein predominantly in a privative way. It bewilders us and makes us 'lose our heads'. Fear closes off our endangered Being-in, and yet at the same time lets us see it, so that when the fear has subsided, Dasein must first find its way about again.

То, о-чем страх страшится, есть само страшащееся сущее, присутствие. Лишь сущее, для которого дело в его бытии идет о нем самом, способно страшиться. Страх размыкает это сущее в его угрожаемости, в оставленности на себя самого. Страх всегда обнажает, хотя и с разной явностью, присутствие в бытии его "вот". Если мы страшимся о доме и добре, то здесь нет никакого противопоказания данному выше определению о-чем страха. Ибо присутствие как бытие-в-мире есть всегда озаботившееся бытие-при. Большей частью и ближайшим образом присутствие есть из того, чем оно озаботилось Его опасность в угрозе бытию-при. Страх размыкает присутствие преимущественно привативным образом. Он спутывает и заставляет «терять голову». Страх вместе с тем замыкает угрожаемое бытие-в, давая его видеть, так что присутствие, когда страх отступит, должно опять себя еще найти.

Whether privatively or positively, fearing about something, as being-afraid in the face of something, always discloses equiprimordially entities within-the-world and Being-in—the former as threatening and the latter as threatened. Fear is a mode of state-of-mind.

Страх, как испуг перед, всегда будь то привативно или позитивно размыкает равноисходно внутримирное сущее в его угрозе и бытие-в со стороны его угрожаемости. Страх есть модус расположения.

One can also fear about Others, and we "then speak of "fearing for" them [Fürchten für sic]. This fearing for the Other does not take away his fear. Such a possibility has been ruled out already, because the Other, for whom we fear, need not fear at all on his part. It is precisely when the Other is not afraid and charges recklessly at what is threatening him that we fear most for him. Fearing-for is a way of having a co-state-of-mind with Others, but not necessarily a being-afraid-with or even a fearingwith-one-another. One can "fear about" without "being-afraid". Yet when viewed more strictly, fearing-about is "being-afraid-for-oneself". Here what one. "is apprehensive about" is one's Being-with with the Other, who might be torn away from one. That which is fearsome is not aimed directly at him who fears with someone else. Fearing-about knows that in a certain way it is unaffected, and yet it is co-affected in so far as the Dasein-with for which it fears is affected. Fearing-about is therefore not a weaker form of being-afraid. Here the issue is one of existential modes, not of degrees of 'feeling-tones'. Fearing-about does not lose its specific genuiness even if it is not 'really' afraid.

"Страх о" может однако касаться также других, и мы говорим тогда что "страшно за" них. Этот страх за… не снимает страха с другого. Такое исключено уже потому, что другой, за которого мы страшимся, со своей стороны не обязательно должен быть в страхе. Нам страшно за другого всего больше как раз тогда, когда он не страшится и отчаянно бросается навстречу угрожающему. Страх за… есть способ быть-в-расположении вместе с другими, но не обязательно тоже страшиться или тем более страшиться вместе с другими. Можно быть в страхе за… без того чтобы страшиться самому. При строгом рассмотрении однако быть в страхе за… значит все же страшиться самому. «Страшно» при этом за событие с другим, который у меня может быть отнят. Страшное не нацелено прямо на тоже-страшащегося. Страх за… знает себя известным образом незадетым и все-таки тоже задет в задетости того соприсутствия, за которое он страшится. Страх за есть поэтому вовсе не какой-то ослабленный страх за себя. Речь здесь не о ступенях «эмоционального тона», но об экзистенциальных модусах. Страх за… не утрачивает и свою специфическую подлинность тогда, когда он сам «собственно» все же не страшится.

There can be variations in the constitutive items of the full phenomenon of fear. Accordingly, different possibilities of Being emerge in fearing. Bringing-close close by, belongs to the structure of the threatening as encounterable. If something threatening breaks in suddenly upon concernful Being-in-the-world (something threatening in its 'not right away, but any moment'), fear becomes alarm[Érschrecken]. So, in what is threatening we must distinguish between the closest way in which it brings itself close, and the manner in which this bringing-close gets encountered—its suddenness. That in the face of which we are alarmed is proximally something well known and familiar. But if, on the other hand, that which threatens has the character of something altogether unfamiliar, then fear becomes dread[Grauen]. And where that which threatens is laden with dread, and is at the same time encountered with the suddenness of the alarming, then fear becomes terror[Entsetzen]. There are further variations of fear, which we know as timidity, shyness, misgiving, becoming startled. All modifications of fear, as possibilities of having a state-ofmind, point to the fact that Dasein as Being-in-the-world is 'fearful' ["furchtsam"]. This 'fearfulness' is not to be understood in an ontical sense as some factical 'individualized' disposition, but as an existential possibility of the essential state-of-mind of Dasein in general, though of course it is not the only one.

Конститутивные моменты полного феномена страха могут варьироваться. При этом выступают разные бытийные возможности устрашенности. К структуре встречности угрожающего принадлежит приближение в близи. Коль скоро угрожающее в своем «хотя еще нет, но в любой момент» само внезапно врывается в озаботившееся бытие-в-мире, страх становится испугом. В угрожающем надо поэтому различать: ближайшее приближение угрожающего и род встречности самого приближения, внезапность перед-чем испуга есть обычно что-то знакомое и свойское. Если угрожающее имеет характер наоборот целиком и полностью незнакомого, то страх становится жутью. А когда угрожающее встречает чертами жуткого и вместе с тем имеет еще черту встречности пугающего, внезапность, там страх становится ужасом. Дальнейшие видоизменения страха мы знаем как застенчивость, стеснительность, боязливость, ступор. Все модификации страха указывают как возможности расположения на то, что присутствие как бытие-в-мире «подвержено страху». Эта «подверженность страху» должна пониматься не в онтическом смысле фактичной, «изолированной» предрасположенности, но как экзистенциальная возможность сущностного расположения, конечно не единственного, присутствия вообще.

M.Heidegger "Being and Time" § 29. Being there as State-of-mind

What we indicate ontologically by the term "state-of-mind" is ontically the most familiar and everyday sort of thing; our mood, our Being-attuned. Prior to all psychology of moods, a field which in any case still  lies fallow, it is necessary to see this phenomenon as a fundamental existentiale, and to outline its structure.

 § 29. Присутствие (у Бибихина в заголовке 'присутствие', а не 'бытие "вот"' - не одно и тоже. Во французском переводе 'Da-sein' - не путать с 'Dasein') как расположение

То, что мы онтологически помечаем титулом расположение [Befindlichkeit], онтически есть самое знакомое и обыденное: настроение, настроенность[die Stimmung, das Gestimmtsein]. До всякой психологии настроений, которая к тому же лежит еще в полном упадке, следует увидеть этот феномен как фундаментальный экзистенциал и обрисовать в его структуре.

Расположение - это экзистенциал.

Both the undisturbed equanimity and the inhibited ill-humour of our everyday concern, the way we slip over from one to the other, or slip off into bad moods, are by no means nothing ontologically, even if these phenomena are left unheeded as supposedly the most indifferent and fleeting in Dasein. The fact that moods can deteriorate [verdorben werden] and change over means simply that in every case Dasein always has some mood [gestimmt ist]. The pallid, evenly balanced lack of mood [Ungestimmtheit], which is often persistent and which is not to be mistaken for a bad mood, is far from nothing at all. Rather, it is in this that Dasein becomes satiated with itself. Being has become manifest as a burden. Why that should be, one does not know. And Dasein cannot know anything of the sort because the possibilities of disclosure which belong to cognition reach far too short a way compared with the primordial disclosure belonging to moods, in which Dasein is brought before its Being as "there". Furthermore, a mood of elation can alleviate the manifest burden of Being; that such a mood is possible also discloses the burdensome character of Dasein, even while it alleviates the burden. A mood makes manifest 'how one is, and how one is faring' ["wie einem ist und wird"]. In this 'how one is', having a mood brings Being to its "there".

 Непоколебимая уравновешенность равно как подавленное уныние повседневного озабочения, соскальзывание из той в это и наоборот, ускользание в расстройство суть онтологически не ничто, пусть эти феномены как якобы самые для присутствия безразличные и мимолетные оставляются без внимания. Что настроения могут портиться и меняться, говорит лишь, что присутствие всегда уже как-то настроено. Частая затяжная, равномерная и вялая ненастроенность, которую нельзя смешивать с расстройством, настолько не ничто, что именно в ней присутствие становится себе самому в тягость. Бытие его "вот" в такой ненастроенности обнажается как тягота. Почему, неизвестно. И присутствие не может такого знать, потому что размыкающие возможности познания слишком недалеко идут в сравнении с исходным размыканием в настроениях, в которых присутствие поставлено перед своим бытием как "вот". И опять же приподнятое настроение может снять обнаружившуюся тяготу бытия; эта возможность настроения тоже размыкает, хотя и снимая, тягостную черту присутствия. Настроение открывает, «как оно» и «каково бывает» человеку. В этом «как оно» настроенность (бытие-в-настроении) вводит бытие в его «вот». (Сартровская 'тошнота' явно отсюда)

In having a mood, Dasein is always disclosed moodwise (With regard to mood)  as that entity to which it has been delivered over in its Being; and in this way it has been delivered over to the Being which, in existing, it has to be. "To be disclosed" does not mean "to be known as this sort of thing". And even in the most indifferent and inoffensive everydayness the Being of Dasein can burst forth as a naked 'that it is and has to be' [als nacktes "Dass es es ist und zu sein hat"].The pure 'that it is' shows itself, but the "whence" and the "whither" remain in darkness. The fact that it is just as everyday a matter for Dasein not to 'give in' ["nachgibt"] to such moods—in other words, not to follow up [nachgeht] their disclosure and allow itself to be brought before that which is disclosed—is no evidence against the phenomenal facts of the case, in which the Being of the "there" is disclosed moodwise in its "that-it-is"; it is rather evidence for it. In an ontico-existentiell sense, Dasein for the most part evades the Being which is disclosed in the mood. In an ontologico-existential sense, this means that even in that to which such a mood pays no attention, Dasein is unveiled in its Being-delivered-over to the "there". In the evasion itself the "there" is something disclosed.

   

В настроенности присутствие всегда уже по настроению разомкнуто как то сущее, которому присутствие в его бытии вверено как бытию, каким оно экзистируя имеет быть. Разомкнуто не значит познано как таковое. И именно в безразличнейшую и безвреднейшую обыденность бытие присутствия может ворваться голым «так оно есть и имеет быть». Кажет себя чистое «так оно есть», "откуда" и "куда" остаются в темноте. Что присутствие столь же обыденно подобным настроениям не «поддается», т.е. за их размыканием не идет и поставить себя перед разомкнутым не дает, не довод против феноменального обстоятельства разомкнутости через настроение бытия "вот" в его «так оно есть», но тому свидетельство. Присутствие онтически-экзистентно чаще уклоняется от разомкнутого в настроении бытия; онтологически- экзистенциально это значит: в том, к чему такое настроение не повертывается, присутствие обнажено в его врученности своему "вот". Разомкнутое в самом уклонении есть "вот".

This characteristic of Dasein's Being—this 'that it is'—is veiled in its "whence" and "whither", yet disclosed in itself all the more unveiledly; we call it the "thrownness" of this entity into its "there"; indeed, it is thrown in such a way that, as Being-in-the-world, it is the "there". The expression "thrownness" is meant to suggest the facticity of its being delivered over. The 'that it is and has to be' which is disclosed in Dasein's state-of-mind is not the same 'that-it-is' which expresses ontologicocategorially the factuality belonging to presence-at-hand. This factuality becomes accessible only if we ascertain it by looking at it. The "that-it-is" which is disclosed in Dasein's state-of-mind must rather be conceived as an existential attribute of the entity which has Being-in-the-world as its way of Being. Facticity is not the factuality of the factum brutum of something present-at-hand, but a characteristic of Dasein's Being—one which has been taken up into existence, even if proximally it has been thrust aside. The "that-it-is" of facticity never becomes something that we can come across by beholding it.

 Эту скрытую в своем "откуда" и "куда" (непонятно появление этих терминов), но в себе самой, тем неприкрытее разомкнутую бытийную черту присутствия, это «так оно есть» мы именуем "брошенностью"[Geworfenheit] этого сущего в его "вот", а именно так, что оно как бытие-в-мире есть это "вот". Выражение "брошенность" призвано отметить фактичность врученности ([Faktizität der Überantwortung - фактичность передачи ]la facticité de la remise - фактичность помещения на прежнее место, deliver - доставлять). Разомкнутое в расположении присутствия «так оно есть и имеет быть» – не то «так оно есть», которое онтологически-категориально выражает принадлежащую наличности эмпиричность [Tatsächlichkeit]. Последняя становится доступна лишь в наблюдающей констатации. Напротив, размыкаемое в расположении "так оно есть" надо понимать как экзистенциальную определенность того сущего, которое есть способом бытия-в-мире. Фактичность не эмпирия чего-то наличного в его factum brutum, но втянутая в экзистенцию, хотя ближайшим образом оттесненная ( а почему оттеснённая???) бытийная черта присутствия. "Так оно есть" фактичности никогда не обнаруживается созерцанием.

An entity of the character of Dasein is its "there" in such a way that, whether explicitly or not, it finds itself [sich befindet] in its thrownness. In a state-of-mind Dasein is always brought before itself, and has always found itself, not in the sense of coming across itself by perceiving itself, but in the sense of finding, itself in the mood that it has. (In this sentence there is a contrast between 'wahrnehmendes Sich-vorfinden' ('coming across itself by perceiving') and 'gestimmtes Sichbefinden' (finding itself in the mood that it has'). In the next sentence, on the other hand, 'found' and 'finding' represent 'gefunden' and 'Finden'.)As an entity which has been delivered over to its Being, it remains also delivered over to the fact that it must always have found itself—but found itself in a way of finding which arises not so much from a direct seeking as rather from a fleeing. The way in which the mood discloses is not one in which we look at thrownness, but one in which we turn towards or turn away [An- und Abkehr]. For the most part the mood does not turn towards the burdensome character of Dasein which is manifest in it, and least of all does it do so in the mood of elation when this burden has been alleviated. It is always by way of a state-of-mind that this turning-away is what it is.  

Сущее с характером присутствия есть свое "вот" таким способом, что оно, явно или нет, в своей брошенности расположено. В расположении присутствие всегда уже вручено самому себе, себя всегда уже нашло, не как воспринимающее себя-обнаружение, но как настроенное расположение. Как сущее, врученное своему бытию, оно всегда вручено и необходимости иметь себя уже найденным – найденным в нахождении, возникающем не столько из прямого искания, но из избегания. Настроение размыкает не способом вглядывания в брошенность, но как притяжение и отшатывание. Большей частью оно не притягивается к обнажившемуся в нем тягостному характеру присутствия, менее всего – как отлетность (???) в приподнятом настроении. Это отшатывание есть, что оно есть, всегда способом расположения.

Сущее с характером присутствия есть свое "вот" таким способом, что оно, явно или нет, находит себя в своей брошенности (il se trouve dans son être-jeté).

вручено != bring before - to bring a person to an authority, such as a judge, for criticism or discipline. То есть в английском переводе чувствуется некий намек на поставленность перед судом самого себя?
И в следующей фразе "вручено" почему то соответствует теперь "delivered over" - что то тут не так.

Настроение размыкает не способом вглядывания в брошенность, но как притяжение и отшатывание. Большей частью оно не притягивается к обнажившемуся в нем тягостному характеру присутствия, менее всего притягивается в восторге от облегчения тяготы. Это отшатывание есть, что оно есть, всегда способом расположения.

Phenomenally, we would wholly fail to recognize both what mood discloses and how it discloses, if that which is disclosed were to be compared with what Dasein is acquainted with, knows, and believes 'at the same time' when it has such a mood. Even if Dasein is 'assured' in its belief about its 'whither', or if, in rational enlightenment, it supposes itself to know about its "whence", all this counts for nothing as against the phenomenal facts of the case: for the mood brings Dasein before the "that-it-is" of its "there", which, as such, stares it in the face with the inexorability of an enigma. ¹ From the existential-ontological point of view, there is not the slightest justification for minimizing what is 'evident' in states-of-mind, by measuring it against the apodictic certainty of a theoretical cognition of something which is purely present-at-hand. However the phenomena are no less falsified when they are banished to the sanctuary of the irrational. When irrationalism, as the counterplay of rationalism, talks about the things to which rationalism is blind, it does so only with a squint.  

Феноменально полностью упустили бы, что настроение размыкает и как оно размыкает, пожелав поставить рядом с разомкнутым то, что настроенное присутствие «вместе с тем» знает, ведает и во что верит. Даже если в вере присутствие «уверено» в своем «куда», а в рациональном просвещении полагает себя знающим об "откуда", все это не имеет силы против того феноменального обстоятельства, что настроение ставит присутствие перед "так оно есть", в качестве какового его "вот" вперилось в него с неумолимой загадочностью. Экзистенциально-онтологически не дано ни малейшего права принижать «очевидность» расположения, меря его аподиктической достоверностью теоретического познания чистой наличности. Ничуть не лучше однако та фальсификация феноменов, которая спихивает их в убежище иррационального. Иррационализм – подыгрывая рационализму – лишь вкривь говорит о том, к чему последний слеп.

Factically, Dasein can, should, and must, through knowledge and will, become master of its moods; in certain possible ways of existing, this may signify a priority of volition and cognition. Only we must not be misled by this into denying that ontologically mood is a primordial kind of Being for Dasein, in which Dasein is disclosed to itself prior to all cognition and volition, and beyond their range of disclosure. And furthermore, when we master a mood, we do so by way of a counter-mood; we are never free of moods. Ontologically, we thus obtain as the first essential characteristic of states-of-mind that they disclose Dasein in its thrownness, and—proximally and for the most part—in the manner of an evasive turning-away.

Что фактично присутствие со знанием и волей способно, призвано и должно владеть настроением, может на известных путях экзистирования означать приоритет воли и познания. Это не должно только сбивать на онтологическое отрицание настроения (отрицание онтологически настроения)  как исходного бытийного образа присутствия, где оно разомкнуто себе самому до всякого знания и желания и вне рамок их размыкающего диапазона. И сверх того, овладеваем настроением мы никогда не вненастроенно (свободно от настроения), но всегда из противонастроения. Как первую онтологически сущностную черту расположения мы получаем: расположением присутствие разомкнуто в его брошенности, причем сначала и большей частью способом уклоняющегося отшатывания.

From what has been said we can see already that a state-of-mind is very remote from anything like coming across a psychical condition by the kind of apprehending which first turns round and then back. Indeed it is so far from this, that only because the "there" has already been disclosed in a state-of-mind can immanent reflection come across 'Experiences' at all. The 'bare mood' discloses the "there" more primordially, but correspondingly it closes it off more stubbornly than any not-perceiving.  

Уже отсюда видно, что расположение очень далеко от чего-то подобного констатации психического состояния. Оно настолько не имеет черт просто оглядывающегося и обращающегося назад осмысления, что всякая имманентная рефлексия способна констатировать «переживания» лишь поскольку их "вот" в расположении уже разомкнуто. "Вот" разомкнуто «простым настроением» исходнее, им же оно соответственно и замкнуто упрямее чем любым нe-восприятием.

This is shown by bad moods. In these, Dasein becomes blind to itself, the environment with which it is concerned veils itself, the circumspection of concern gets led astray. States-of-mind are so far from being reflected upon, that precisely what they do is to assail Dasein in its unreflecting devotion to the 'world' with which it is concerned and on which it expends itself. A mood assails us. It comes neither from 'outside' nor from 'inside', but arises out of Being-in-the-world, as a way of such Being. But with the negative distinction between state-of-mind and the reflective apprehending of something 'within', we have thus reached a positive insight into their character as disclosure. The mood has already disclosed, in every case, Being-in-the-world as a whole, and makes it possible first of all to direct oneself towards something. Having a mood is not related to the psychical in the first instance, and is not itself an inner condition which then reaches forth in an enigmatical way and puts its mark on Things and persons. It is in this that the second essential characteristic of states-of-mind shows itself. We have seen that the world, Dasein-with, and existence are equiprimordially disclosed; and state-of-mind is a basic existential species of their disclosedness, because this disclosedness itself is essentially Being-in-the-world.

Это показывает расстройство (Verstimmung - bad moods - l’aigreur). В нем присутствие слепо к самому себе, озаботивший окружающий мир замутнен, усмотрение озабочения дезориентировано. Расположение столь мало рефлексируется, что настигает присутствие как раз в нерефлексивной от– и выданности озаботившему «миру». (Расположение столь мало рефлексируется, что настигает присутствие как раз в нерефлексивной  привязанности озаботившему «миру», на который присутствие растрачивает себя.) Настроение настигает. Оно не приходит ни «извне» ни «изнутри», но вырастает как способ бытия-в-мире из него самого. Тем самым однако через негативное отграничение расположения от рефлексирующего постижения «внутреннего» мы приходим к позитивному проникновению в его размыкающий характер. Настроение всегда уже разомкнуло бытие-в-мире как целое и впервые делает возможной настроенность на…нечто Бытие-в-настроении не соотнесено ближайшим образом с психическим, само оно не внутреннее состояние, которое потом загадочным образом выплескивается наружу и отсвечивает на вещах и лицах. Тут кажет себя вторая сущностная черта расположения. Оно есть экзистенциальный основообраз равноисходной разомкнутости мира, соприсутствия и экзистенции, поскольку последняя сама по сути есть бытие-в-мире.  

Besides these two essential characteristics of states-of-mind which have been explained—the disclosing of thrownriess and the current disclosing of Being-in-the-world as a whole—we have to notice a third, which contributes above all towards a more penetrating understanding of the worldhood of the world. As we have said earlier, the world which has already been disclosed beforehand permits what is within-the-world to be encountered. This prior disclosedness of the world belongs to Being-in and is partly constituted by one's state-of-mind. Letting something be encountered is primarily circumspective; it is not just sensing something, or staring at it. It implies circumspective concern, and has the character of becoming affected in some way [Betroffenwerdens]; we can see this more precisely from the standpoint of state-of-mind. But to be affected by the unserviceable, resistant, or threatening character [Bedrohlichkeit] of that which is ready-to-hand, becomes ontologically possible only in so far as Being-in as such has been determined existentially beforehand in such a manner that what it encounters within-the-world can "matter" to it in this way. The fact that this sort of thing can "matter" to it is grounded in one's state-of-mind; and as a state-of-mind it has already disclosed the world—as something by which it can be threatened, for instance. Only something which is in the state-of-mind of fearing (or fearlessness) can discover that what is environmentally ready-to-hand is threatening. Dasein's openness to the world is constituted existentially by the attunement of a state-of-mind.

 Рядом с этими двумя эксплицированными сущностными определениями расположения, размыканием брошенности и тем или иным размыканием целого бытия-в-мире, надо принять во внимание третье, которое прежде всего помогает более вникающему пониманию мирности мира. Раньше было сказано: мир, заранее уже разомкнутый, дает встретиться внутримирному. Эта опережающая, принадлежащая к бытию-в разомкнутость мира конституирована и расположением. Допущение встречи (Le laisser-faire-encontre) с самого начала усматривающе, не просто лишь ощущение или разглядывание. Усматривающе озаботившееся допущение встречи имеет – можем мы теперь видеть острее идя от расположения – характер задетости (le caractère du concernement). А задетость непригодностью, упрямством, угрозой подручного онтологически становится возможна лишь поскольку бытие-в как таковое экзистенциально опережающе определено так, что внутримирно встречное может тронуть его таким образом. Эта затрагиваемость основана в расположении, в качестве какою она разомкнула мир к примеру на угрозу. Только существующее в расположении страха, соотв. бесстрашия, способно открыть мироокружно подручное как угрожающее. Настроенностью расположения экзистенциально конституируется мирооткрытость присутствия.

And only because the 'senses' [die "Sinne"] belong ontologically to an entity whose kind of Being is Being-in-the-world with a state-of mind, can they be 'touched' by anything or 'have a sense for' ["Sinn haben für"] something in such a way that what touches them shows itself in an affect. (In this sentence Heidegger has been calling attention to two ways of using the word 'Sinn' which might well be expressed by the word 'sense' but hardly by the word 'meaning': (1) 'die Sinne' as 'the five senses' or the 'senses' one has when one is 'in one's senses'; (2) 'der Sinn' as the 'sense' one has 'for' something—one's 'sense for clothes', one's 'sense of beauty', one's'sense of the numinous', etc. Cf. the discussion of 'Sinn' on H. 151 f. below.)Under the strongest pressure and resistance, nothing like an affect would come about, and the resistance itself would remain essentially undiscovered, if Being-in-the-world, with its state-of-mind, had not already submitted itself [sich schon angewiesen] to having entities within-the-world "matter" to it in a way which its moods have outlined in advance. Existentially, a state-of-mind implies a disclosive submission to the world, out of which we can encounter something that matters to us. Indeed from the ontological point of view we must as a general principle leave the primary discovery of the world to 'bare mood'. Pure beholding, even if it were to penetrate to the innermost core of the Being of something present-at-hand, could never discover anything like that which is threatening.

 И лишь поскольку «чувства» онтологически принадлежат к сущему, чей способ бытия расположенное бытие-в-мире, они могут быть «растроганными» и «чувствительными», так что трогательное кажет себя в аффекции. Никакая аффекция при самом сильном давлении и противостоянии не состоялась бы, сопротивление осталось бы по сути неоткрытым, если бы расположенное бытие-в-мире не было уже зависимо от размеченной настроениями задетости внутримирным сущим. В расположении экзистенциально заключена размыкающая врученность миру, из которого может встретить задевающее. Мы должны действительно онтологически принципиально предоставить первичное раскрытие мира «простому настроению». Чистое созерцание, проникай оно и в интимнейшие фибры бытия чего-то наличного, никогда не смогло бы открыть ничего подобного угрожающему.

The fact that, even though states-of-mind are primarily disclosive, everyday circumspection goes wrong and to a large extent succumbs to delusion because of them, is a μὴ ὄν [non-being] when measured against the idea of knowing the 'world' absolutely. But if we make evaluations which are so unjustified ontologically, we shall completely fail to recognize the existentially positive character of the capacity for delusion. It is precisely when we see the 'world' unsteadily and fitfully in accordance with our moods, that the ready-to-hand shows itself in its specific worldhood, which is never the same from day to day. By looking at the world theoretically, we have already dimmed it down to the uniformity of what is purely present-at-hand, though admittedly this uniformity comprises a new abundance of things which can be discovered by simply characterizing them. Yet even the purest Θεωρία [theory] has not left all moods behind it; even when we look theoretically at what is just present-at-hand, it does not show itself purely as it looks unless this Θεωρία lets it come towards us in a tranquil tarrying alongside . . ., in ῥαστνη and διαγωγή. Any cognitive determining has its existential-ontological Constitution in the state-ofmind of Being-in-the-world; but pointing this out is not to be confused with attempting to surrender science ontically to 'feeling'.

 Что на основе первично размыкающего расположения повседневное усмотрение обознается, широко подставляется обману, есть, по мерке идеи абсолютного «миро»-познания, некое μὴ ὄν [non-being]. Но экзистенциальная позитивность обманываемости из-за таких онтологически неоправданных оценок совершенно упускается. Именно в нестойком, настроенчески мерцающем видении «мира» подручное кажет себя в своей специфической мирности, которая ни в какой день не та же самая. Теоретическое наблюдение всегда уже обесцветило мир до униформности голо наличного, внутри каковой униформности заключено конечно новое богатство того, что может быть открыто в чистом определении. Но и самая чистая Θεωρία [theory]  тоже не оставила за спиной всякое настроение; и ее наблюдению то, что всего лишь налично, кажет себя в своем чистом виде только тогда, когда она в спокойном пребывании при…, в ῥαστνη и διαγωγή[времяпровождении] способна дать ему настать для себя. – Выявление экзистенциально-онтологической конституции познающего определения в этом расположении бытия-в-мире не следует смешивать с попыткой отдать науку онтически на произвол «чувства».

The different modes of state-of-mind and the ways in which they are interconnected in their foundations cannot be Interpreted within the problematic of the present investigation. The phenomena have long been well-known ontically under the terms "affects" and "feelings" and have always been under consideration in philosophy. It is not an accident that the earliest systematic Interpretation of affects that has come down to us is not treated in the framework of 'psychology'. Aristotle investigates the πὲΘη [affects] in the second book of his Rhetoric. Contrary to the traditional orientation, according to which rhetoric is conceived as the kind of thing we 'learn in school', this work of Aristotle must be taken as the first systematic hermeneutic of the everydayness of Being with one another. Publicness, as the kind of Being which belongs to the "they" (Cf. Section 27), not only has in general its own way of having a mood, but needs moods and 'makes' them for itself. It is into such a mood and out of such a mood that the orator speaks. He must understand the possibilities of moods in order to rouse them and guide them aright.

Внутри проблематики этого разыскания разные модусы расположения и обстоятельства их обоснования интерпретироваться не могут. Под титулом аффектов и чувств эти феномены давно знакомы и в философии все-таки уже были рассмотрены. Не случайность, что первая дошедшая до нас, систематически проведенная интерпретация аффектов развернута не в рамках «психологии». Аристотель исследует πὲΘη| во второй книге своей «Риторики». Последняя должна осмысливаться – вопреки традиционной ориентации концепции риторики на нечто вроде «школьной дисциплины» – как первая систематическая герменевтика повседневности бытия-друг-с-другом. Публичность как способ бытия людей (ср. § 27) не только вообще имеет свою настроенность, она нуждается в настроении и «создает» его для себя. Внутрь настроения и изнутри него говорит оратор. Он нуждается в понимании возможностей… всякого настроения, чтобы правильным образом возбуждать его и управлять им.  

How the Interpretation of the affects was carried further in the Stoa, and how it was handed down to modern times through patristic and scholastic theology, is well known. What has escaped notice is that the basic ontological Interpretation of the affective life in general has been able to make scarcely one forward step worthy of mention since Aristotle. On the contrary, affects and feelings come under the theme of psychical phenomena, functioning as a third class of these, usually along with ideation [Vorstellen] and volition. They sink to the level of accompanying phenomena.

 Дальнейшее проведение интерпретации аффектов в Стое, равно как передача ее через патристическую и схоластическую теологию вплоть до Нового времени известны, Незамеченным остается, что принципиальная онтологическая интерпретация аффективного вообще после Аристотеля едва ли смогла сделать достойный упоминания шаг вперед. Напротив: аффекты и эмоции подпадают тематически под психические феномены, как третий класс коих они большей частью функционируют рядом с представлением и волей. Они снижаются до сопутствующих феноменов.

It has been one of the 'merits of phenomenological research that it has again brought these phenomena more unrestrictedly into our sight. Not only that: Scheler, accepting the challenges of Augustine and Pascal, has guided the problematic to a consideration of how acts which 'represent' and acts which 'take an interest' are interconnected in their foundations. But even here the existential-ontological foundations of the phenomenon of the act in general are admittedly still obscure.  

Заслуга феноменологического исследования в подготовке снова более свободного взгляда на эти феномены. Не только это; Шелер прежде всего с принятием стимулов Августина и Паскаля направил проблематику на фундирующие взаимосвязи между «представляющими» и «заинтересованными» актами. Правда, и здесь тоже экзистенциально-онтологические основания феномена акта вообще еще остаются в темноте.

[И отсюда происходит, что вместо того чтобы, рассуждая о вещах человеческих, говорить, как уже вошло в пословицу, что надо их знать прежде чем полюбить, святые наоборот, рассуждая о вещах божественных, говорят, что надо их любить чтобы познать и что в истину не войти иначе как через любовь, из чего они сделали одно из своих наиболее полезных изречений. Августин, Против Фавста кн. 32, гл.18: не входят в истину иначе как через любовь].

A state-of-mind not only discloses Dasein in its thrownness and its submission to that world which is already disclosed with its own Being; it is itself the existential kind of Being in which Dasein constantly surrenders itself to the 'world' and lets the 'world' "matter" to it in such a way that somehow Dasein evades its very self. The existential constitution of such evasion will become clear in the phenomenon of falling.

Расположение не только размыкает присутствие в его брошенности и предоставленности миру, с его бытием всякий раз уже разомкнутому, оно само есть экзистенциальный способ быть, в каком присутствие постоянно предоставляет себя «миру», дает ему себя затронуть таким образом, что само от себя известным образом ускользает. Экзистенциальное устройство этого ускользания будет прояснено на феномене падения.

A state-of-mind is a basic existential way in which Dasein is its "there". It not only characterizes Dasein ontologically, but, because of what it discloses, it is at the same time methodologically significant in principle for the existential analytic. Like any ontological Interpretation whatsoever, this analytic can only, so to speak, "listen in" to some previously disclosed entity as regards its Being. And it will attach itself to Dasein's distinctive and most far-reaching possibilities of disclosure, in order to get information about this entity from these. Phenomenological Interpretation must make it possible for Dasein itself to disclose things primordially; it must, as it were, let Dasein interpret itself. Such Interpretation takes part in this disclosure only in order to raise to a conceptual level the phenomenal content of what has been disclosed, and to do so existentially.  

Расположение – экзистенциальный основоспособ, каким присутствие есть свое вот. Оно не только онтологически характеризует присутствие, но и на основе своего размыкания имеет для экзистенциальной аналитики принципиальное методическое значение. Она, подобно всякой онтологической интерпретации вообще, способна лишь как бы прослушивать прежде уже разомкнутое сущее на его бытие. И она будет держаться отличительных широчайших размыкающих возможностей присутствия, чтобы от них заслушать разъяснение этого сущего. Феноменологическая интерпретация должна присутствию самому дать возможность исходного размыкания и позволить ему как бы истолковать само себя. Она только сопутствует этому размыканию, экзистенциально поднимая феноменальное содержание разомкнутого до понятия.

Later (Cf. Section 40) we shall provide an Interpretation of anxiety as such a basic state-of-mind of Dasein, and as one which is significant from the existential-ontological standpoint; with this in view, we shall now illustrate the phenomenon of state-of-mind even more concretely in its determinate mode of fear.

С учетом последующей интерпретации одного такого экзистенциально-онтологически значительного основорасположения присутствия, ужаса (ср. § 40), феномен расположения будет продемонстрирован еще конкретнее на определенном модусе страха.

  

М. Хайдеггер "Бытие и время" § 28. Задача тематического анализа бытия-в

Экзистенциальная аналитика присутствия на ее подготовительной стадии имеет ведущей темой основоустройство этого сущего, бытие-в-мире. Ее ближайшая цель феноменальное вычленение единой исходной структуры бытия присутствия, откуда онтологически определяются его возможности и способы «быть». До сих пор феноменальная характеристика бытия-в-мире была направлена на структурный момент мира и решение вопроса о "кто" этого сущего в его повседневности. Однако уже при первом очерчивании задач подготовительного фундаментального анализа присутствия вперед была поставлена ориентация на бытие-в как таковое с демонстрацией на конкретном модусе познания мира.

In the preparatory stage of the existential analytic of Dasein, we have for our leading theme this entity's basic state, Being-in-the-World. Our first aim is to bring into relief phenomenally the unitary primordial structure of Dasein's Being, in terms of which its possibilities and the ways for it 'to be' are ontologically determined. Up till now, our phenomenal characterization of Being-in-the-world has been directed towards the world, as a structural item of Being-in-the-world, and has attempted to provide an answer to the question about the "who" of this entity in its everydayness. But even in first marking out the tasks of a preparatory fundamental analysis of Dasein, we have already provided an advance orientation as to Being-in as such, and have illustrated it in the concrete mode of knowing the world.

Предвосхищение этого опорного структурного момента возникло из намерения с самого начала взять анализ отдельных моментов в круг постоянного прицела на структурное целое, удерживаясь от всякого подрыва и расщепления единого феномена. Теперь надо, сохраняя достигнутое в конкретном анализе мира и повседневного кто, вернуть интерпретацию назад к феномену бытия-в. Более пристальное рассмотрение его призвано однако не только заново и надежнее поставить структурную целость бытия-в-мире перед феноменологическим взглядом, но также проложить путь к осмыслению исходного бытия самого присутствия, заботы.

The fact that we foresaw this structural item which carries so much weight, arose from our aim of setting the analysis of single items, from the outset, within the frame of a steady preliminary view of the structural whole, and of guarding against any sure (split?) or fragmentation of the unitary phenomenon. Now, keeping in mind what has been achieved in the concrete analysis of the world and the "who", we must turn our Interpretation back to the phenomenon of Being-in. By considering this more penetratingly, however, we shall not only get a new and surer phenomenological view of the structural totality of Being-in-the-world, but shall also pave the way to grasping the primordial Being of Dasein itself—namely, care. 

Что однако можно еще показать на бытии-в-мире сверх сущностных связей бытия при мире (озабочение), события (заботливость) и бытия самости ("кто")? Остается во всяком случае еще возможность через сравнительную характеристику видоизменений озабочения и его усмотрения, заботливости и ее осмотрительности распространить анализ вширь и через уточненную экспликацию бытия всего возможного внутримирного сущего отграничить присутствие от неприсутствиеразмерного сущего. Несомненно в этом направлении лежат неисполненные задачи. Выявленное до сих пор нуждается со многих сторон в дополнении при ориентации на замкнутую разработку экзистенциального априори философской антропологии. На это однако данное разыскание не нацелено. Его назначение фундаментально-онтологическое. Если мы поэтому тематически спрашиваем о бытии-в, то не можем конечно хотеть уничтожить исходность феномена через его дедукцию из других, т.е. через неадекватный анализ в смысле разложения. Невыводимость чего-либо исходного не исключает однако многосложности конститутивных для него бытийных черт. Если таковые показываются, то экзистенциально они равноисходны. Феноменом равноисходности конститутивных моментов в онтологии часто пренебрегают вследствие методически необузданной тенденции к доказательству происхождения всего и вся из одной простой «праосновы».

But what more is there to point out in Being-in-the-world, beyond the essential relations of Being alongside the world (concern), Being-with (solicitude), and Being-one's-Self ("who")? If need be, there still remains the possibility of broadening out the analysis by characterizing compratively the variations of concern and its circumspection, of solicitude a the considerateness which goes with it; there is also the possibility of contrasting Dasein with entities whose character is not that of Dasein by a more precise explication of the Being of all possible entities within-the-world. Without question, there are unfinished tasks still lying in this field. What we have hitherto set forth needs to be rounded out in many ways by working out fully the existential a priori of philosophical anthropology and taking a look at it. But this is not the aim of our investigation. Its aim is one of fundamental ontology. Consequently, if we inquire about Being-in as our theme, we cannot indeed consent to nullify the primordial character of this phenomenon by deriving it from others—that is to say, by an inappropriate analysis, in the sense of a dissolving or breaking up. But the fact that something primordial is underivable does not rule out the possibility that a multiplicity of characteristics of Being may be constitutive for it. If these show themselves, then existentially they are equiprimordial. The phenomenon of the equiprimordiality of constitutive items has often been disregarded in ontology, because of a methodologically unrestrained tendency to derive everything and anything from some simple 'primal ground'.

 В каком направлении надо смотреть для феноменальной характеристики бытия-в как такового? Мы получаем ответ, вспоминая о том, что приоткрылось феноменологически настойчивому взгляду при выявлении этого феномена: бытие-в в отличии от наличной внутриположности одного наличного «в» другом; бытие-в не как вызванное наличием «мира» или просто отдельное свойство наличного субъекта; бытие-в наоборот как сущностный род бытия самого этого сущего. Что же тогда другое представлено этим феноменом как не наличное commercium[связь, отношение] между наличным субъектом и наличным объектом? Это толкование подошло бы уже ближе к феноменальному факту, если бы говорило: присутствие есть бытие этого «между». Обманчивой ориентация по «между» оставалась бы все равно. Она исподволь вводит онтологически неопределенное сущее, в чьем промежутке это между как таковое «есть». Между осмысливается уже как результат convenientia[связь, отношение] двух наличных. Их предваряющее введение однако всегда уже взрывает феномен, и бесперспективно всякий раз снова складывать его из разорванных кусков. Не только «клея» нет, ни взорвана, соотв. так никогда и не раскрывалась «схема», по какой должно произойти сопряжение. Онтологически решающее лежит в том, чтобы заранее предотвратить взрывание феномена, т.е. обеспечить его позитивное феноменальное состояние. Что тут требуется еще больше обстоятельности, есть только выражение того, что в традиционном способе трактовки «проблемы познания» нечто онтически самопонятное онтологически многократно искажается вплоть до невидимости.  

In which direction must we look, if we are to characterize Being-in, as such, phenomenally? We get the answer to this question by recalling what we were charged with keeping phenomenologically in view when we called attention to this phenomenon: Being-in is distinct from the presentat-hand insideness of something present-at-hand 'in' something else that is present-at-hand; Being-in is not a characteristic that is effected, or even just elicited, in a present-at-hand subject by the 'world's' Being-presentat-hand; Being-in is rather an essential kind of Being of this entity itself. But in that case, what else is presented with this phenomenon than the commercium which is present-at-hand between a subject present-at-hand and an Object present-at-hand? Such an interpretation would come closer to the phenomenal content if we were to say that Dasein is the Being of this 'between'. Yet to take our orientation from this 'between' would still be misleading. For with such an orientation we would also be covertly assuming the entities between which this "between", as such, 'is', and we would be doing so in a way which is ontologically vague. The "between" is already conceived as the result of the convenientia of two things that are present-at-hand. But to assume these beforehand always splits the phenomenon asunder, and there is no prospect of putting it together again from the fragments. Not only do we lack the 'cement'; even the 'schema' in accordance with which this joining-together is to be accomplished, has been split asunder, or never as yet unveiled. What is decisive for ontology is to prevent the splitting of the phenomenon—in other words, to hold its positive phenomenal content secure. To say that for this we need far reaching and detailed study, is simply to express the fact that something which was ontically self-evident in the traditional way of treating the 'problem of knowledge' has often been ontologically disguised to the point where it has been lost sight of altogether.  

Сущее, которое по своей сути конституируется бытием-в-мире, есть само всегда свое «вот». По привычному словарному значению «вот» указывает на «здесь» и «там». «Здесь» всякого «я-здесь» понимается всегда из подручного «там» в смысле отдаляюще-направляюще-озаботившегося бытия к нему. Экзистенциальная пространственность присутствия, определяющая ему в такой форме его «место», сама основана на бытии-в-мире. Там есть определенность внутримирного встречающего. «Здесь» и «там» возможны только в каком-то «вот», т.е. когда есть сущее, которое как бытие «вот» разомкнуло пространственность. Это сущее несет в самом своем бытии черту незамкнутости. Выражение «вот» имеет в виду эту сущностную разомкнутость. Через нее это сущее (присутствие) в одном целом с бытием-вот мира есть «вот» для самого себя.

The entity which is essentially constituted by Being-in-the-world is itself in every case its 'there'. According to the familiar signification of the word, the 'there' points to a 'here' and a 'yonder'. The 'here' of an 'I-here' is always understood in relation to a 'yonder' ready-to-hand, in the sense of a Being towards this 'yonder'—a Being which is de-severant, directional, and concernful. Dasein's existential spatiality, which thus determines its 'location', is itself grounded in Being-in-the-world. The "yonder" belongs definitely to something encountered within-the-world. 'Here' and 'yonder' are possible only in a 'there'—that is to say, only if there is an entity which has made a disclosure of spatiality as the Being of the 'there'. This entity carries in its ownmost Being the character of not being closed off. In the expression 'there' we have in view this essential disclosedness. By reason of this disclosedness, this entity (Dasein), together with the Being-there of the world, is 'there' for itself. 

 Онтически образная речь о lumen naturale в человеке подразумевает не что иное как ту экзистенциально-онтологическую структуру этого сущего, что оно есть способом бытия своего "вот". Оно «просвещено», значит: освещено само по себе как бытие-в-мире, не через какое-то другое сущее, но так, что само есть просвет. Лишь экзистенциально так просвеченному сущему наличное становится доступно в свете или скрыто во тьме. Присутствие от печки (по своей собственной природе) несет с собой свое "вот", лишаясь его, оно не только фактически не есть, но вообще не сущее этой сущности. Присутствие есть своя разомкнутость.

When we talk in an ontically figurative way of the lumen naturale in man, we have in mind nothing other than the existential-ontological structure of this entity, that it is in such a way as to be its "there". To say that it is 'illuminated' ["erleuchtet"] means that as Being-in-the-world it is cleared [gelichtet] in itself, not through any other entity, but in such a way that it is itself the clearing. Only for an entity which is existentially cleared in this way does that which is present-at-hand become accessible in the light or hidden in the dark. By its very nature, Dasein brings its "there" along with it. 'If it lacks its "there", it is not factically the entity which is essentially Dasein; indeed, it is not this entity at all. Dasein is its disclosedness.

Конституция этого бытия подлежит выявлению. Поскольку однако существо этого сущего есть экзистенция, экзистенциальный тезис «присутствие есть своя разомкнутость» вместе с тем говорит: бытие, о каком для этого сущего идет речь в его бытии, в том, чтобы быть своим «вот». Кроме характеристики первичной конституции бытия разомкнутости по ходу анализа потребуется интерпретация способа бытия, каким это сущее повседневно есть свое "вот".

We are to set forth the Constitution of this Being. But in so far as the essence of this entity is existence, the existential proposition, 'Dasein is its disclosedness', means at the same time that the Being which is an issue for this entity in its very Being is to be its 'there'. In addition to characterizing the primary Constitution of the Being of disclosedness, we will require, in conformity with the course of the analysis, an Interpretation of the kind of Being in which this entity is its "there" in an everyday manner.  

Глава, берущая на себя экспликацию бытия-в как такового, т.е. бытия "вот", распадается на две части: А) Экзистенциальная конституция "вот". Б) Повседневное бытие "вот" и падение присутствия.

Два равноисходных конститутивных способа быть своим "вот" мы видим в расположении и в понимании, их анализ получает необходимое феноменальное подтверждение через интерпретацию одного конкретного и важного для последующей проблематики модуса. Расположение и понимание равноисходно обусловлены речью.

This chapter, in which we shall undertake the explication of Being-in as such (that is to say, of the Being of the "there"), breaks up into two parts: A. the existential Constitution of the "there"; B. the everyday Being of the "there", and the falling of Dasein.

In understanding and state-of-mind, we shall see the two constitutive ways of being the "there"; and these are equiprimordial. If these are to be analysed, some phenomenal confirmation is necessary; in both cases this will be attained by Interpreting some concrete mode which is important for the subsequent problematic. State-of-mind and understanding are characterized equiprimordially by discourse.

Под А (экзистенциальная конституция вот) поэтому разбираются:

присутствие как расположение (§ 29)

страх как модус расположения (§ 30),

присутствие как понимание (§ 31),

понимание и толкование (§ 32),

высказывание как производный модус толкования (§ 33),

присутствие, речь и язык (§ 34).

Анализ бытийных черт бытия-вот экзистенциальный. Этим сказано: черты тут не свойства чего-то наличного, но сущностно экзистенциальные способы быть. Их бытийный образ в повседневности подлежит поэтому выявлению.

Под Б (повседневное бытие вот и падение присутствия) соответственно конститутивному феномену речи, лежащему в понимании смотрению и соразмерно принадлежащему ему толкованию (объяснению) как экзистенциальные модусы повседневного бытия вот анализируются:

толки (§ 35),

любопытство (§ 36),

двусмысленность (§ 37).

На этих феноменах становится виден основной способ бытия "вот", интерпретируемый нами как падение, каковое «падение» экзистенциально кажет свой образ подвижности (§ 38).

Under A (the existential Constitutuon of the "there") we shall accordingly treat: Being-there as state-of-mind (Section 29); fear as a mode of state-ofmind (Section 30); Being-there as understanding (Section 31); understanding and interpretation (Section 32); assertion as a derivative mode of interpretation (Section 33); Being-there, discourse, and language (Section 34).

The analysis of the characteristics of the Being of Being-there is an existential one. This means that the characteristics are not properties of something present-at-hand, but essentially existential ways to be. We must therefore set forth their kind of Being in everydayness.

Under B (the everyday Being of the "there", and the falling of Dasein) we shall analyse idle talk (Section 35), curiosity (Section 36), and ambiguity (Section 37) as existential modes of the everyday Being of the "there"; we shall analyse them as corresponding respectively to the constitutive phenomenon of discourse, the sight which lies in understanding, and the interpretation (or explaining [Deutung]) which belongs to understanding. In these phenomenal modes a basic kind of Being of the "there" will become visible—a kind of Being which we Interpret as falling; and this 'falling' shows a movement [Bewegtheit] which is existentially its own.