M.Heidegger "Being and Time" § 29. Being there as State-of-mind

What we indicate ontologically by the term "state-of-mind" is ontically the most familiar and everyday sort of thing; our mood, our Being-attuned. Prior to all psychology of moods, a field which in any case still  lies fallow, it is necessary to see this phenomenon as a fundamental existentiale, and to outline its structure.

 § 29. Присутствие (у Бибихина в заголовке 'присутствие', а не 'бытие "вот"' - не одно и тоже. Во французском переводе 'Da-sein' - не путать с 'Dasein') как расположение

То, что мы онтологически помечаем титулом расположение [Befindlichkeit], онтически есть самое знакомое и обыденное: настроение, настроенность[die Stimmung, das Gestimmtsein]. До всякой психологии настроений, которая к тому же лежит еще в полном упадке, следует увидеть этот феномен как фундаментальный экзистенциал и обрисовать в его структуре.

Расположение - это экзистенциал.

Both the undisturbed equanimity and the inhibited ill-humour of our everyday concern, the way we slip over from one to the other, or slip off into bad moods, are by no means nothing ontologically, even if these phenomena are left unheeded as supposedly the most indifferent and fleeting in Dasein. The fact that moods can deteriorate [verdorben werden] and change over means simply that in every case Dasein always has some mood [gestimmt ist]. The pallid, evenly balanced lack of mood [Ungestimmtheit], which is often persistent and which is not to be mistaken for a bad mood, is far from nothing at all. Rather, it is in this that Dasein becomes satiated with itself. Being has become manifest as a burden. Why that should be, one does not know. And Dasein cannot know anything of the sort because the possibilities of disclosure which belong to cognition reach far too short a way compared with the primordial disclosure belonging to moods, in which Dasein is brought before its Being as "there". Furthermore, a mood of elation can alleviate the manifest burden of Being; that such a mood is possible also discloses the burdensome character of Dasein, even while it alleviates the burden. A mood makes manifest 'how one is, and how one is faring' ["wie einem ist und wird"]. In this 'how one is', having a mood brings Being to its "there".

 Непоколебимая уравновешенность равно как подавленное уныние повседневного озабочения, соскальзывание из той в это и наоборот, ускользание в расстройство суть онтологически не ничто, пусть эти феномены как якобы самые для присутствия безразличные и мимолетные оставляются без внимания. Что настроения могут портиться и меняться, говорит лишь, что присутствие всегда уже как-то настроено. Частая затяжная, равномерная и вялая ненастроенность, которую нельзя смешивать с расстройством, настолько не ничто, что именно в ней присутствие становится себе самому в тягость. Бытие его "вот" в такой ненастроенности обнажается как тягота. Почему, неизвестно. И присутствие не может такого знать, потому что размыкающие возможности познания слишком недалеко идут в сравнении с исходным размыканием в настроениях, в которых присутствие поставлено перед своим бытием как "вот". И опять же приподнятое настроение может снять обнаружившуюся тяготу бытия; эта возможность настроения тоже размыкает, хотя и снимая, тягостную черту присутствия. Настроение открывает, «как оно» и «каково бывает» человеку. В этом «как оно» настроенность (бытие-в-настроении) вводит бытие в его «вот». (Сартровская 'тошнота' явно отсюда)

In having a mood, Dasein is always disclosed moodwise (With regard to mood)  as that entity to which it has been delivered over in its Being; and in this way it has been delivered over to the Being which, in existing, it has to be. "To be disclosed" does not mean "to be known as this sort of thing". And even in the most indifferent and inoffensive everydayness the Being of Dasein can burst forth as a naked 'that it is and has to be' [als nacktes "Dass es es ist und zu sein hat"].The pure 'that it is' shows itself, but the "whence" and the "whither" remain in darkness. The fact that it is just as everyday a matter for Dasein not to 'give in' ["nachgibt"] to such moods—in other words, not to follow up [nachgeht] their disclosure and allow itself to be brought before that which is disclosed—is no evidence against the phenomenal facts of the case, in which the Being of the "there" is disclosed moodwise in its "that-it-is"; it is rather evidence for it. In an ontico-existentiell sense, Dasein for the most part evades the Being which is disclosed in the mood. In an ontologico-existential sense, this means that even in that to which such a mood pays no attention, Dasein is unveiled in its Being-delivered-over to the "there". In the evasion itself the "there" is something disclosed.

   

В настроенности присутствие всегда уже по настроению разомкнуто как то сущее, которому присутствие в его бытии вверено как бытию, каким оно экзистируя имеет быть. Разомкнуто не значит познано как таковое. И именно в безразличнейшую и безвреднейшую обыденность бытие присутствия может ворваться голым «так оно есть и имеет быть». Кажет себя чистое «так оно есть», "откуда" и "куда" остаются в темноте. Что присутствие столь же обыденно подобным настроениям не «поддается», т.е. за их размыканием не идет и поставить себя перед разомкнутым не дает, не довод против феноменального обстоятельства разомкнутости через настроение бытия "вот" в его «так оно есть», но тому свидетельство. Присутствие онтически-экзистентно чаще уклоняется от разомкнутого в настроении бытия; онтологически- экзистенциально это значит: в том, к чему такое настроение не повертывается, присутствие обнажено в его врученности своему "вот". Разомкнутое в самом уклонении есть "вот".

This characteristic of Dasein's Being—this 'that it is'—is veiled in its "whence" and "whither", yet disclosed in itself all the more unveiledly; we call it the "thrownness" of this entity into its "there"; indeed, it is thrown in such a way that, as Being-in-the-world, it is the "there". The expression "thrownness" is meant to suggest the facticity of its being delivered over. The 'that it is and has to be' which is disclosed in Dasein's state-of-mind is not the same 'that-it-is' which expresses ontologicocategorially the factuality belonging to presence-at-hand. This factuality becomes accessible only if we ascertain it by looking at it. The "that-it-is" which is disclosed in Dasein's state-of-mind must rather be conceived as an existential attribute of the entity which has Being-in-the-world as its way of Being. Facticity is not the factuality of the factum brutum of something present-at-hand, but a characteristic of Dasein's Being—one which has been taken up into existence, even if proximally it has been thrust aside. The "that-it-is" of facticity never becomes something that we can come across by beholding it.

 Эту скрытую в своем "откуда" и "куда" (непонятно появление этих терминов), но в себе самой, тем неприкрытее разомкнутую бытийную черту присутствия, это «так оно есть» мы именуем "брошенностью"[Geworfenheit] этого сущего в его "вот", а именно так, что оно как бытие-в-мире есть это "вот". Выражение "брошенность" призвано отметить фактичность врученности ([Faktizität der Überantwortung - фактичность передачи ]la facticité de la remise - фактичность помещения на прежнее место, deliver - доставлять). Разомкнутое в расположении присутствия «так оно есть и имеет быть» – не то «так оно есть», которое онтологически-категориально выражает принадлежащую наличности эмпиричность [Tatsächlichkeit]. Последняя становится доступна лишь в наблюдающей констатации. Напротив, размыкаемое в расположении "так оно есть" надо понимать как экзистенциальную определенность того сущего, которое есть способом бытия-в-мире. Фактичность не эмпирия чего-то наличного в его factum brutum, но втянутая в экзистенцию, хотя ближайшим образом оттесненная ( а почему оттеснённая???) бытийная черта присутствия. "Так оно есть" фактичности никогда не обнаруживается созерцанием.

An entity of the character of Dasein is its "there" in such a way that, whether explicitly or not, it finds itself [sich befindet] in its thrownness. In a state-of-mind Dasein is always brought before itself, and has always found itself, not in the sense of coming across itself by perceiving itself, but in the sense of finding, itself in the mood that it has. (In this sentence there is a contrast between 'wahrnehmendes Sich-vorfinden' ('coming across itself by perceiving') and 'gestimmtes Sichbefinden' (finding itself in the mood that it has'). In the next sentence, on the other hand, 'found' and 'finding' represent 'gefunden' and 'Finden'.)As an entity which has been delivered over to its Being, it remains also delivered over to the fact that it must always have found itself—but found itself in a way of finding which arises not so much from a direct seeking as rather from a fleeing. The way in which the mood discloses is not one in which we look at thrownness, but one in which we turn towards or turn away [An- und Abkehr]. For the most part the mood does not turn towards the burdensome character of Dasein which is manifest in it, and least of all does it do so in the mood of elation when this burden has been alleviated. It is always by way of a state-of-mind that this turning-away is what it is.  

Сущее с характером присутствия есть свое "вот" таким способом, что оно, явно или нет, в своей брошенности расположено. В расположении присутствие всегда уже вручено самому себе, себя всегда уже нашло, не как воспринимающее себя-обнаружение, но как настроенное расположение. Как сущее, врученное своему бытию, оно всегда вручено и необходимости иметь себя уже найденным – найденным в нахождении, возникающем не столько из прямого искания, но из избегания. Настроение размыкает не способом вглядывания в брошенность, но как притяжение и отшатывание. Большей частью оно не притягивается к обнажившемуся в нем тягостному характеру присутствия, менее всего – как отлетность (???) в приподнятом настроении. Это отшатывание есть, что оно есть, всегда способом расположения.

Сущее с характером присутствия есть свое "вот" таким способом, что оно, явно или нет, находит себя в своей брошенности (il se trouve dans son être-jeté).

вручено != bring before - to bring a person to an authority, such as a judge, for criticism or discipline. То есть в английском переводе чувствуется некий намек на поставленность перед судом самого себя?
И в следующей фразе "вручено" почему то соответствует теперь "delivered over" - что то тут не так.

Настроение размыкает не способом вглядывания в брошенность, но как притяжение и отшатывание. Большей частью оно не притягивается к обнажившемуся в нем тягостному характеру присутствия, менее всего притягивается в восторге от облегчения тяготы. Это отшатывание есть, что оно есть, всегда способом расположения.

Phenomenally, we would wholly fail to recognize both what mood discloses and how it discloses, if that which is disclosed were to be compared with what Dasein is acquainted with, knows, and believes 'at the same time' when it has such a mood. Even if Dasein is 'assured' in its belief about its 'whither', or if, in rational enlightenment, it supposes itself to know about its "whence", all this counts for nothing as against the phenomenal facts of the case: for the mood brings Dasein before the "that-it-is" of its "there", which, as such, stares it in the face with the inexorability of an enigma. ¹ From the existential-ontological point of view, there is not the slightest justification for minimizing what is 'evident' in states-of-mind, by measuring it against the apodictic certainty of a theoretical cognition of something which is purely present-at-hand. However the phenomena are no less falsified when they are banished to the sanctuary of the irrational. When irrationalism, as the counterplay of rationalism, talks about the things to which rationalism is blind, it does so only with a squint.  

Феноменально полностью упустили бы, что настроение размыкает и как оно размыкает, пожелав поставить рядом с разомкнутым то, что настроенное присутствие «вместе с тем» знает, ведает и во что верит. Даже если в вере присутствие «уверено» в своем «куда», а в рациональном просвещении полагает себя знающим об "откуда", все это не имеет силы против того феноменального обстоятельства, что настроение ставит присутствие перед "так оно есть", в качестве какового его "вот" вперилось в него с неумолимой загадочностью. Экзистенциально-онтологически не дано ни малейшего права принижать «очевидность» расположения, меря его аподиктической достоверностью теоретического познания чистой наличности. Ничуть не лучше однако та фальсификация феноменов, которая спихивает их в убежище иррационального. Иррационализм – подыгрывая рационализму – лишь вкривь говорит о том, к чему последний слеп.

Factically, Dasein can, should, and must, through knowledge and will, become master of its moods; in certain possible ways of existing, this may signify a priority of volition and cognition. Only we must not be misled by this into denying that ontologically mood is a primordial kind of Being for Dasein, in which Dasein is disclosed to itself prior to all cognition and volition, and beyond their range of disclosure. And furthermore, when we master a mood, we do so by way of a counter-mood; we are never free of moods. Ontologically, we thus obtain as the first essential characteristic of states-of-mind that they disclose Dasein in its thrownness, and—proximally and for the most part—in the manner of an evasive turning-away.

Что фактично присутствие со знанием и волей способно, призвано и должно владеть настроением, может на известных путях экзистирования означать приоритет воли и познания. Это не должно только сбивать на онтологическое отрицание настроения (отрицание онтологически настроения)  как исходного бытийного образа присутствия, где оно разомкнуто себе самому до всякого знания и желания и вне рамок их размыкающего диапазона. И сверх того, овладеваем настроением мы никогда не вненастроенно (свободно от настроения), но всегда из противонастроения. Как первую онтологически сущностную черту расположения мы получаем: расположением присутствие разомкнуто в его брошенности, причем сначала и большей частью способом уклоняющегося отшатывания.

From what has been said we can see already that a state-of-mind is very remote from anything like coming across a psychical condition by the kind of apprehending which first turns round and then back. Indeed it is so far from this, that only because the "there" has already been disclosed in a state-of-mind can immanent reflection come across 'Experiences' at all. The 'bare mood' discloses the "there" more primordially, but correspondingly it closes it off more stubbornly than any not-perceiving.  

Уже отсюда видно, что расположение очень далеко от чего-то подобного констатации психического состояния. Оно настолько не имеет черт просто оглядывающегося и обращающегося назад осмысления, что всякая имманентная рефлексия способна констатировать «переживания» лишь поскольку их "вот" в расположении уже разомкнуто. "Вот" разомкнуто «простым настроением» исходнее, им же оно соответственно и замкнуто упрямее чем любым нe-восприятием.

This is shown by bad moods. In these, Dasein becomes blind to itself, the environment with which it is concerned veils itself, the circumspection of concern gets led astray. States-of-mind are so far from being reflected upon, that precisely what they do is to assail Dasein in its unreflecting devotion to the 'world' with which it is concerned and on which it expends itself. A mood assails us. It comes neither from 'outside' nor from 'inside', but arises out of Being-in-the-world, as a way of such Being. But with the negative distinction between state-of-mind and the reflective apprehending of something 'within', we have thus reached a positive insight into their character as disclosure. The mood has already disclosed, in every case, Being-in-the-world as a whole, and makes it possible first of all to direct oneself towards something. Having a mood is not related to the psychical in the first instance, and is not itself an inner condition which then reaches forth in an enigmatical way and puts its mark on Things and persons. It is in this that the second essential characteristic of states-of-mind shows itself. We have seen that the world, Dasein-with, and existence are equiprimordially disclosed; and state-of-mind is a basic existential species of their disclosedness, because this disclosedness itself is essentially Being-in-the-world.

Это показывает расстройство (Verstimmung - bad moods - l’aigreur). В нем присутствие слепо к самому себе, озаботивший окружающий мир замутнен, усмотрение озабочения дезориентировано. Расположение столь мало рефлексируется, что настигает присутствие как раз в нерефлексивной от– и выданности озаботившему «миру». (Расположение столь мало рефлексируется, что настигает присутствие как раз в нерефлексивной  привязанности озаботившему «миру», на который присутствие растрачивает себя.) Настроение настигает. Оно не приходит ни «извне» ни «изнутри», но вырастает как способ бытия-в-мире из него самого. Тем самым однако через негативное отграничение расположения от рефлексирующего постижения «внутреннего» мы приходим к позитивному проникновению в его размыкающий характер. Настроение всегда уже разомкнуло бытие-в-мире как целое и впервые делает возможной настроенность на…нечто Бытие-в-настроении не соотнесено ближайшим образом с психическим, само оно не внутреннее состояние, которое потом загадочным образом выплескивается наружу и отсвечивает на вещах и лицах. Тут кажет себя вторая сущностная черта расположения. Оно есть экзистенциальный основообраз равноисходной разомкнутости мира, соприсутствия и экзистенции, поскольку последняя сама по сути есть бытие-в-мире.  

Besides these two essential characteristics of states-of-mind which have been explained—the disclosing of thrownriess and the current disclosing of Being-in-the-world as a whole—we have to notice a third, which contributes above all towards a more penetrating understanding of the worldhood of the world. As we have said earlier, the world which has already been disclosed beforehand permits what is within-the-world to be encountered. This prior disclosedness of the world belongs to Being-in and is partly constituted by one's state-of-mind. Letting something be encountered is primarily circumspective; it is not just sensing something, or staring at it. It implies circumspective concern, and has the character of becoming affected in some way [Betroffenwerdens]; we can see this more precisely from the standpoint of state-of-mind. But to be affected by the unserviceable, resistant, or threatening character [Bedrohlichkeit] of that which is ready-to-hand, becomes ontologically possible only in so far as Being-in as such has been determined existentially beforehand in such a manner that what it encounters within-the-world can "matter" to it in this way. The fact that this sort of thing can "matter" to it is grounded in one's state-of-mind; and as a state-of-mind it has already disclosed the world—as something by which it can be threatened, for instance. Only something which is in the state-of-mind of fearing (or fearlessness) can discover that what is environmentally ready-to-hand is threatening. Dasein's openness to the world is constituted existentially by the attunement of a state-of-mind.

 Рядом с этими двумя эксплицированными сущностными определениями расположения, размыканием брошенности и тем или иным размыканием целого бытия-в-мире, надо принять во внимание третье, которое прежде всего помогает более вникающему пониманию мирности мира. Раньше было сказано: мир, заранее уже разомкнутый, дает встретиться внутримирному. Эта опережающая, принадлежащая к бытию-в разомкнутость мира конституирована и расположением. Допущение встречи (Le laisser-faire-encontre) с самого начала усматривающе, не просто лишь ощущение или разглядывание. Усматривающе озаботившееся допущение встречи имеет – можем мы теперь видеть острее идя от расположения – характер задетости (le caractère du concernement). А задетость непригодностью, упрямством, угрозой подручного онтологически становится возможна лишь поскольку бытие-в как таковое экзистенциально опережающе определено так, что внутримирно встречное может тронуть его таким образом. Эта затрагиваемость основана в расположении, в качестве какою она разомкнула мир к примеру на угрозу. Только существующее в расположении страха, соотв. бесстрашия, способно открыть мироокружно подручное как угрожающее. Настроенностью расположения экзистенциально конституируется мирооткрытость присутствия.

And only because the 'senses' [die "Sinne"] belong ontologically to an entity whose kind of Being is Being-in-the-world with a state-of mind, can they be 'touched' by anything or 'have a sense for' ["Sinn haben für"] something in such a way that what touches them shows itself in an affect. (In this sentence Heidegger has been calling attention to two ways of using the word 'Sinn' which might well be expressed by the word 'sense' but hardly by the word 'meaning': (1) 'die Sinne' as 'the five senses' or the 'senses' one has when one is 'in one's senses'; (2) 'der Sinn' as the 'sense' one has 'for' something—one's 'sense for clothes', one's 'sense of beauty', one's'sense of the numinous', etc. Cf. the discussion of 'Sinn' on H. 151 f. below.)Under the strongest pressure and resistance, nothing like an affect would come about, and the resistance itself would remain essentially undiscovered, if Being-in-the-world, with its state-of-mind, had not already submitted itself [sich schon angewiesen] to having entities within-the-world "matter" to it in a way which its moods have outlined in advance. Existentially, a state-of-mind implies a disclosive submission to the world, out of which we can encounter something that matters to us. Indeed from the ontological point of view we must as a general principle leave the primary discovery of the world to 'bare mood'. Pure beholding, even if it were to penetrate to the innermost core of the Being of something present-at-hand, could never discover anything like that which is threatening.

 И лишь поскольку «чувства» онтологически принадлежат к сущему, чей способ бытия расположенное бытие-в-мире, они могут быть «растроганными» и «чувствительными», так что трогательное кажет себя в аффекции. Никакая аффекция при самом сильном давлении и противостоянии не состоялась бы, сопротивление осталось бы по сути неоткрытым, если бы расположенное бытие-в-мире не было уже зависимо от размеченной настроениями задетости внутримирным сущим. В расположении экзистенциально заключена размыкающая врученность миру, из которого может встретить задевающее. Мы должны действительно онтологически принципиально предоставить первичное раскрытие мира «простому настроению». Чистое созерцание, проникай оно и в интимнейшие фибры бытия чего-то наличного, никогда не смогло бы открыть ничего подобного угрожающему.

The fact that, even though states-of-mind are primarily disclosive, everyday circumspection goes wrong and to a large extent succumbs to delusion because of them, is a μὴ ὄν [non-being] when measured against the idea of knowing the 'world' absolutely. But if we make evaluations which are so unjustified ontologically, we shall completely fail to recognize the existentially positive character of the capacity for delusion. It is precisely when we see the 'world' unsteadily and fitfully in accordance with our moods, that the ready-to-hand shows itself in its specific worldhood, which is never the same from day to day. By looking at the world theoretically, we have already dimmed it down to the uniformity of what is purely present-at-hand, though admittedly this uniformity comprises a new abundance of things which can be discovered by simply characterizing them. Yet even the purest Θεωρία [theory] has not left all moods behind it; even when we look theoretically at what is just present-at-hand, it does not show itself purely as it looks unless this Θεωρία lets it come towards us in a tranquil tarrying alongside . . ., in ῥαστνη and διαγωγή. Any cognitive determining has its existential-ontological Constitution in the state-ofmind of Being-in-the-world; but pointing this out is not to be confused with attempting to surrender science ontically to 'feeling'.

 Что на основе первично размыкающего расположения повседневное усмотрение обознается, широко подставляется обману, есть, по мерке идеи абсолютного «миро»-познания, некое μὴ ὄν [non-being]. Но экзистенциальная позитивность обманываемости из-за таких онтологически неоправданных оценок совершенно упускается. Именно в нестойком, настроенчески мерцающем видении «мира» подручное кажет себя в своей специфической мирности, которая ни в какой день не та же самая. Теоретическое наблюдение всегда уже обесцветило мир до униформности голо наличного, внутри каковой униформности заключено конечно новое богатство того, что может быть открыто в чистом определении. Но и самая чистая Θεωρία [theory]  тоже не оставила за спиной всякое настроение; и ее наблюдению то, что всего лишь налично, кажет себя в своем чистом виде только тогда, когда она в спокойном пребывании при…, в ῥαστνη и διαγωγή[времяпровождении] способна дать ему настать для себя. – Выявление экзистенциально-онтологической конституции познающего определения в этом расположении бытия-в-мире не следует смешивать с попыткой отдать науку онтически на произвол «чувства».

The different modes of state-of-mind and the ways in which they are interconnected in their foundations cannot be Interpreted within the problematic of the present investigation. The phenomena have long been well-known ontically under the terms "affects" and "feelings" and have always been under consideration in philosophy. It is not an accident that the earliest systematic Interpretation of affects that has come down to us is not treated in the framework of 'psychology'. Aristotle investigates the πὲΘη [affects] in the second book of his Rhetoric. Contrary to the traditional orientation, according to which rhetoric is conceived as the kind of thing we 'learn in school', this work of Aristotle must be taken as the first systematic hermeneutic of the everydayness of Being with one another. Publicness, as the kind of Being which belongs to the "they" (Cf. Section 27), not only has in general its own way of having a mood, but needs moods and 'makes' them for itself. It is into such a mood and out of such a mood that the orator speaks. He must understand the possibilities of moods in order to rouse them and guide them aright.

Внутри проблематики этого разыскания разные модусы расположения и обстоятельства их обоснования интерпретироваться не могут. Под титулом аффектов и чувств эти феномены давно знакомы и в философии все-таки уже были рассмотрены. Не случайность, что первая дошедшая до нас, систематически проведенная интерпретация аффектов развернута не в рамках «психологии». Аристотель исследует πὲΘη| во второй книге своей «Риторики». Последняя должна осмысливаться – вопреки традиционной ориентации концепции риторики на нечто вроде «школьной дисциплины» – как первая систематическая герменевтика повседневности бытия-друг-с-другом. Публичность как способ бытия людей (ср. § 27) не только вообще имеет свою настроенность, она нуждается в настроении и «создает» его для себя. Внутрь настроения и изнутри него говорит оратор. Он нуждается в понимании возможностей… всякого настроения, чтобы правильным образом возбуждать его и управлять им.  

How the Interpretation of the affects was carried further in the Stoa, and how it was handed down to modern times through patristic and scholastic theology, is well known. What has escaped notice is that the basic ontological Interpretation of the affective life in general has been able to make scarcely one forward step worthy of mention since Aristotle. On the contrary, affects and feelings come under the theme of psychical phenomena, functioning as a third class of these, usually along with ideation [Vorstellen] and volition. They sink to the level of accompanying phenomena.

 Дальнейшее проведение интерпретации аффектов в Стое, равно как передача ее через патристическую и схоластическую теологию вплоть до Нового времени известны, Незамеченным остается, что принципиальная онтологическая интерпретация аффективного вообще после Аристотеля едва ли смогла сделать достойный упоминания шаг вперед. Напротив: аффекты и эмоции подпадают тематически под психические феномены, как третий класс коих они большей частью функционируют рядом с представлением и волей. Они снижаются до сопутствующих феноменов.

It has been one of the 'merits of phenomenological research that it has again brought these phenomena more unrestrictedly into our sight. Not only that: Scheler, accepting the challenges of Augustine and Pascal, has guided the problematic to a consideration of how acts which 'represent' and acts which 'take an interest' are interconnected in their foundations. But even here the existential-ontological foundations of the phenomenon of the act in general are admittedly still obscure.  

Заслуга феноменологического исследования в подготовке снова более свободного взгляда на эти феномены. Не только это; Шелер прежде всего с принятием стимулов Августина и Паскаля направил проблематику на фундирующие взаимосвязи между «представляющими» и «заинтересованными» актами. Правда, и здесь тоже экзистенциально-онтологические основания феномена акта вообще еще остаются в темноте.

[И отсюда происходит, что вместо того чтобы, рассуждая о вещах человеческих, говорить, как уже вошло в пословицу, что надо их знать прежде чем полюбить, святые наоборот, рассуждая о вещах божественных, говорят, что надо их любить чтобы познать и что в истину не войти иначе как через любовь, из чего они сделали одно из своих наиболее полезных изречений. Августин, Против Фавста кн. 32, гл.18: не входят в истину иначе как через любовь].

A state-of-mind not only discloses Dasein in its thrownness and its submission to that world which is already disclosed with its own Being; it is itself the existential kind of Being in which Dasein constantly surrenders itself to the 'world' and lets the 'world' "matter" to it in such a way that somehow Dasein evades its very self. The existential constitution of such evasion will become clear in the phenomenon of falling.

Расположение не только размыкает присутствие в его брошенности и предоставленности миру, с его бытием всякий раз уже разомкнутому, оно само есть экзистенциальный способ быть, в каком присутствие постоянно предоставляет себя «миру», дает ему себя затронуть таким образом, что само от себя известным образом ускользает. Экзистенциальное устройство этого ускользания будет прояснено на феномене падения.

A state-of-mind is a basic existential way in which Dasein is its "there". It not only characterizes Dasein ontologically, but, because of what it discloses, it is at the same time methodologically significant in principle for the existential analytic. Like any ontological Interpretation whatsoever, this analytic can only, so to speak, "listen in" to some previously disclosed entity as regards its Being. And it will attach itself to Dasein's distinctive and most far-reaching possibilities of disclosure, in order to get information about this entity from these. Phenomenological Interpretation must make it possible for Dasein itself to disclose things primordially; it must, as it were, let Dasein interpret itself. Such Interpretation takes part in this disclosure only in order to raise to a conceptual level the phenomenal content of what has been disclosed, and to do so existentially.  

Расположение – экзистенциальный основоспособ, каким присутствие есть свое вот. Оно не только онтологически характеризует присутствие, но и на основе своего размыкания имеет для экзистенциальной аналитики принципиальное методическое значение. Она, подобно всякой онтологической интерпретации вообще, способна лишь как бы прослушивать прежде уже разомкнутое сущее на его бытие. И она будет держаться отличительных широчайших размыкающих возможностей присутствия, чтобы от них заслушать разъяснение этого сущего. Феноменологическая интерпретация должна присутствию самому дать возможность исходного размыкания и позволить ему как бы истолковать само себя. Она только сопутствует этому размыканию, экзистенциально поднимая феноменальное содержание разомкнутого до понятия.

Later (Cf. Section 40) we shall provide an Interpretation of anxiety as such a basic state-of-mind of Dasein, and as one which is significant from the existential-ontological standpoint; with this in view, we shall now illustrate the phenomenon of state-of-mind even more concretely in its determinate mode of fear.

С учетом последующей интерпретации одного такого экзистенциально-онтологически значительного основорасположения присутствия, ужаса (ср. § 40), феномен расположения будет продемонстрирован еще конкретнее на определенном модусе страха.